Дьявол не любит ждать

Через несколько минут Бонд оказался в городишке, который, как он воображал, сидя в своем номере отеля в Тегеране, находился на краю света. Городок был пыльный, без единого деревца, и представлял собой лабиринт узких переулков и проходов между стенами и заборами, сложенными из необожженного кирпича. Улочки были до того тесные и извилистые, что могли с непривычки вызвать приступ клаустрофобии. Дома без окон, составлявшие стены этих каменных ущелий, до того нагревались на солнце, что жара становилась уже совершенно невыносимой. Хотя порой на улицах городишка, как и в Тегеране, попадались персы, одетые на западный манер, но куда больше здесь было смуглокожих представителей различных полудиких племен в традиционных афганских головных уборах и с черными неухоженными бородами. По размеру Заболь оказался примерно таким, как Бонд себе и представлял, но он никак не мог избавиться от ощущения, что попал не только на край света, но и в другую эпоху: в этом старинном приграничном городе не действовали законы государства, а царили полная анархия и беззаконие, структурируемые лишь одним универсальным правом — правом сильного диктовать свою волю слабому.

Бонду приказали выйти из джипа, который развернулся и уехал. Пленника повели через базар, причем дуло пистолета Шагрена все время упиралось ему в спину. Рынок был очень странным. Вместо традиционного для этих мест шелка на прилавках лежали контрабандные сигареты и подделки под западные товары: пластинки, духи, разные пластмассовые изделия — всё китайского производства. В продовольственной части рынка были сложены горы систанских сахарных дынь и винограда рубинового цвета, большие коробки бамских фиников и каких-то ярко-оранжевых специй; но над всем этим великолепием, перебивая любые ароматы, отчетливо ощущался сладковатый удушливый запах опиума — продукта обработки мака Papaver somniferum.

— Тальяк, — не то прошипел, не то просвистел в самое ухо Бонду какой-то старик, жестом предлагая войти в лавку, за висевшую в дверном проеме занавеску. Седая борода старика пожелтела от многолетнего курения того самого тальяка, или опиума, который он надеялся продать.

Шагрен толкнул старика в грудь, и тот упал навзничь, перелетев через порог за свою занавеску. Бонда удивило, что на улицах Заболя почти не видно полицейских. Из этого он сделал вывод, что основная контрабандная торговля наркотиками ведется вдали от базара, а полиция смотрит сквозь пальцы на мелкие сделки, заключавшиеся здесь, прямо в центре города; впрочем, не приходилось сомневаться, что терпимость полицейских не была бескорыстной.

Отряд Шагрена прошел через городок и оказался в квартале, напоминающем промышленно-складскую зону. Здесь Бонд увидел уже знакомые десять джипов, которые стояли перед одноэтажным складским зданием из кирпича-сырца. В здании, если судить по придорожной вывеске и рисункам на стене, должны были торговать дынями. Ржавые ворота со скрипом отворились, и джипы медленно въехали в крытый двор склада.

В полумраке под навесом отряд встретили с десяток афганцев в национальных костюмах, с нагрудными патронташами крест-накрест; они наставили на людей Шагрена автоматические винтовки советского производства и с мрачным выражением на лицах наблюдали, как те грузят товар в грузовые отсеки джипов. Упаковано все было в большие деревянные ящики наподобие тех, в которых обычно перевозят чай. Всего ящиков было двадцать — по два на каждый джип. В них находилось колоссальное, как полагал Бонд, количество опиума-сырца, но даже эти груды сырья не смогли бы заставить крутиться жернова фабрики Горнера в полную силу. «Одному богу известно, — подумал Бонд, — сколько этой дряни он получает самолетами из Лаоса».

Шагрен вышел на середину склада и положил на пустой импровизированный стол, сооруженный из ящиков и поддона, плотный объемистый конверт. Он простоял неподвижно все время, пока один из афганцев, открыв конверт, бумажку за бумажкой пересчитывал пачки американских долларов, которые там находились.

Наконец афганец молча кивнул, Шагрен повернулся и сделал знак своим людям. Десять моторов завелись практически одновременно, и машины конвоя с минутным интервалом стали отъезжать. Бонд и Шагрен сели в последний джип. Водитель — самый молодой и явно нервничавший больше всех — погнал машину по улочкам на окраину города. Через десять минут они уже выехали за городскую черту и присоединились к остальным девяти джипам, остановившимся за песчаным холмом.

Чтобы вновь добраться до вездехода, силуэт которого смутно просматривался в виде едва заметного пятнышка на горизонте, им пришлось проехать через глубокую седловину, с обеих сторон зажатую холмами.

Шагрен вынул из кармана брюк перочинный нож и разрезал веревки на запястьях Бонда.

— Перевал Геенны Огненной, — сказал он.

В этот момент что-то похожее на едва заметную улыбку промелькнуло на мертвенно-неподвижном лице. Бонд подумал о вьетнамских детях, изучавших Библию в воскресных школах.

— Ты вести первый джип, — сказал Шагрен. — Иди.

Солдаты засмеялись.