Дьявол не любит ждать

— Возьмите еще икры, Джеймс. Минут через десять я вызову Фаршада, и он отвезет нас в лучший ресторан Тегерана. Это в южной части города, недалеко от базара. Там меня никто не узнает. К сожалению, здесь, в Тегеране, всем прекрасно известно, на кого я работаю и откуда у меня могут быть такие гости, как вы. Ваш босс придерживается теории, согласно которой люди сами будут приходить ко мне с интересной информацией, если им будет известно, кто я такой. Может быть, в этом и есть доля правды. Но в данном конкретном случае мы имеем дело с оборотной стороной такой политики Службы: я не могу появляться на людях вместе с вами. Для вас это может быть опасно. Зато там, куда мы поедем, никому не известно, кто я. И потом, кормят там, Джеймс… — он всплеснул руками, — лучше, чем ваша мама кормила вас в детстве. Еда там хороша, как стихи Хафиза.

— Я даже не представлял, что у вас такой поэтический склад ума, Дариус, — с улыбкой сказал Бонд. — Большинство моих коллег — просто люди с холодным взглядом и с пистолетом под мышкой.

— Бросьте, Джеймс, ни за что не поверю. Но действительно сады и поэзия — неотъемлемая часть персидской души. А ее квинтэссенция — это стихи о садах. Как писал Низами:

Я сад узрел, подобный раю…

Слились в нем мириады звуков,
Сплелись в нем мириады красок,
И мириады ароматов
Пьянили благовонный воздух,

И роза робкая лежала
В объятьях нежных гиацинта,
Жасмин же…[24]

— Машина ждет, сэр, — сообщил Бабак, материализовавшийся откуда-то из темноты.

— Черт тебя побери, Бабак! Бездушный ты человек. Сколько раз тебе повторять: не перебивай меня, когда я читаю стихи. Вы готовы, Джеймс? Тогда вперед, на битву с безумцами с большой дороги, сидящими за рулем машин. Есть хотите?

— Умираю с голоду, — ответил Бонд с полным на то основанием.

Меню, предложенное авиакомпанией, его не вдохновило, и, соответственно, за весь день он не съел ничего, кроме жалкого круассана, проглоченного еще в парижском аэропорту, да теперь вот еще и икры.

Фаршад ждал пассажиров, стоя навытяжку перед «мерседесом», и через несколько мгновений они уже неслись в южном направлении под какофонию автомобильных гудков, визга шин и скрипа тормозов на проспекте Пехлеви. Фаршад давил на педаль газа с такой силой, словно был уверен, что другой возможности поесть у них никогда в жизни уже не будет.

После того как они пересекли проспект Молави, Бонд сдался и больше не пытался ориентироваться в запутанном, как лабиринт, незнакомом городе. Ему оставалось лишь полностью сосредоточиться на рассказе Дариуса.

— Кермит Рузвельт, — вещал тот, — честно говоря, был человеком довольно странным. Я иногда играл с ним в теннис, и если он не отбивал мяч, то начинал ругать себя, приговаривая: «Ах ты, Рузвельт, мать твою!» Это было очень некстати, поскольку, согласно легенде, он был мистером Грином или кем-то вроде этого. Никогда в жизни я не встречал человека, который столько пил бы прямо на работе. Можно было подумать, что он очень нервничает или чего-то боится. По количеству ящиков с виски и водкой, доставлявшихся в особняк, который он снимал вместе со своими сотрудниками, легко можно было догадаться, что это шпионская штаб-квартира. Накануне великого дня возвращения шаха на трон Рузвельт вдруг выяснил, что сие знаменательное событие выпадает на пятницу — выходной день у мусульман. Затем, естественно, наступил христианский уик-энд. Так что его ребята продолжали пить и дожидались понедельника. Кто-то из них кому-то что-то не передал, кто-то кого-то не дослушал, и в итоге, когда в понедельник военные вывели на улицы танки, а провокаторы — толпу подкупленных демонстрантов с базара, выяснилось, что шах не подписал нужные документы, согласно которым брал на себя всю полноту власти, а Моссадека отправлял в отставку. Короче говоря, шахиншах, царь царей, по-прежнему пребывал где-то на Каспийском побережье, танки и толпы были на улицах, а заготовленные документы затерялись где-то в одном из тегеранских кабинетов. — Довольный собой и своей историей, Дариус рассмеялся, а затем добавил не сразу понятую Бондом фразу: — Ну вот, в конце концов и дождались.

Он нагнулся вперед и что-то коротко сказал на фарси Фаршаду, который кивнул и через секунду резко, под протестующий визг шин, свернул под прямым углом в узкую боковую улочку и прибавил скорость.

— Приношу свои извинения, Джеймс. Я слишком много болтаю. Так хочется успеть побольше рассказать вам о нашей чудесной стране. По-моему, для вас будет полезно узнать ее получше, прежде чем вы столкнетесь с Горнером и его шайкой. Предупрежден — значит, вооружен, как гласит английская пословица.

— Вам совершенно не за что извиняться. Вот только хотелось бы знать, почему мы едем так по-спортивному? Ни дать ни взять «Формула-один».