Дьявол ночи (СИ)

— Ага, видал, — кивнул Эндерн и глянул куда-то, как будто Тарак-Мутаби виднелась за домами. — Солидная кича, мое почтение.

— Можешь уже начинать думать, как туда пролезть.

— Тха-ха! — рассмеялся полиморф. — Еще чего, сука, сделать? Насрать в горшок султана?

Жозефина, хоть и зажимала пальцами нос, страдальчески морщила личико, все же не сдержала смешок.

— Я, значит, — по-совиному нахохлился Эндерн, — опять за вас всю говенную работу делай, по цугундерам мотайся да от жандармов по соплям получай, а вы на перинах кувыркайся, винище глуши да хурму кушай? Неее! Вот здесь уже сидит! — он ткнул пальцами себе в шею. — Все за вас делаю, а че мне с этого перепадает? Хер за обе щеки? Спасииибо, поклоон, сука, низкий!

— Ярррвиссс, — прошелестела Жозефина с сексуальной хрипотцой в голосе. Оборотень резко обернулся на нее. — Сделай это ради меня, mon amour, — с жаром выдохнула она. — Пожалуйста. Не заставляй меня упрашивать. Ты же знаешь, что тебе придется сделать, если не согласишься, — томно засопела чародейка и шагнула к Эндерну.

— Размечталась! — оборотень попятился, но слишком быстро вжался в предавшую его стену.

Жозефина встала перед ним.

— А будешь топать ножками — прямо здесь, — плотоядно облизнулась она. — И сейчас. Ну? — чародейка протянула к нему руку, коснулась щеки. — Я жду.

Эндерн нелюбезно оттолкнул Жозефину, отскочил в сторону, как от чумы.

— Ладно! — прорычал он. — Только отъебись!

— Умничка, — обольстительно улыбнулась чародейка и послала воздушный поцелуй. — Ты мой послушный мальчик.

Эндерн хищно оскалился и вдруг сжался, стремительно уменьшаясь в размерах. По всему телу проступили пестрые перья, округлились совиные глаза под грозно сросшимися бровями, рот сросся с крючковатым носом, рукава растянулись в крылья — и на земле уже сидел большой недовольный филин, хлопая глазищами на пару людей. Птица поежилась, мотнула подвижной ушастой головой, встрепенулась, раскрыла клюв, шаркая по земле когтистой лапой. А потом расправила крылья и бесшумно взмыла в темнеющее небо.

— Кажется, ты слегка перегнула, — заметил Гаспар, прикрывая нос рукавом. — Он на тебя обиделся.

— А не надо было ломать чемодан с моим бельем, — фыркнула чародейка.

— Ты все равно его не носишь.

Гаспар подтолкнул Жозефину к выходу из вонючего закутка. Чародейка втянула живот, мелкими шажками продвигаясь по стене.

— Это не значит, что оно мне не дорого.

Глава 4

— А этот Финстер и вправду был хорош, — отметил Гаспар, оценивая состояние безымянной шамситской улочки между домами в бледном голубоватом свете кристалла.

Нанятый извозчик довез их от окрестностей Тарак-Мутаби лишь до площади в Нижнем Городе. После чего со словами «элле-эла си!» вышвырнул пару иностранцев из открытого экипажа возле живописного, весело журчащего фонтана с мраморными фигурами дельфинов и саабиннских морских духов и, хлестнув лошадь, умчал так, будто следом гналась вся ночная нечисть. Гаспар с Жозефиной лишь пожали плечами, бросили в бассейн по эмлати — мелкой кабирской монетке достоинством в одну десятую накуды, после чего побрели к Сат-Хакфи. Добрались, когда уже стемнело. Впрочем, темнота не сильно помешала. Жозефина взяла Гаспара за руку и вела за собой в кромешной тьме, вовсю пользуясь вторым зрением. Де Напье оставалось полагаться на то, что чародейка хорошо запомнила туманные и смутные указания Элуканте. Сам он ориентировался лишь на запах сладких духов и изредка обращающиеся к нему сияющие в непроглядном мраке теплой этельской ночи бирюзовые глаза.

— Огонь — самый простой арт. Много ума и таланта не надо, чтобы разнести что-нибудь, — высокомерно бросила Жозефина, брезгливо ковыряя носочком туфельки оплавившийся камень. — Побольше ярости и бешенства — и сразу море ярких огоньков. Это сейчас они все мастера, а их белый огонь — вершина искусства, а когда-то пиромантов считали безмозглыми обезьянами со спичками, от которых лучше держаться подальше и ничего серьезного им не доверять.

— Раньше, — усмехнулся Гаспар, переведя взгляд на узкую спину Жозефины, и остановился в том месте, где она приятно расширилась и соблазнительно подрагивала под шелковой юбкой, — артисты и меня с Эндерном считали низшей формой жизни.

Чародейка повернулась, подбоченилась.

— Бедный ты мой несчастный! — всплеснула она руками. — Давай прижму к груди, а ты поплачешься о горькой доле угнетенных гнусными колдунами менталистов!

— Лучше займемся делом.