Дьявол носит «Прада»

Предшествующие ему двенадцать недель вставания, одевания и выхода из дома ни свет ни заря полностью вымотали меня – мне даже пришлось скрепя сердце согласиться с тем, что иметь у себя дома собственный шкаф, полный «подобающей» одежды, очень удобно. До этого момента одевание было самой мучительной частью моего и без того ужасного утра. Звонок будильника раздавался так рано, что я даже никому не могла рассказать, во сколько именно я встаю: одно лишь упоминание об этом причиняло мне физическую боль. Приезжать на работу к семи часам утра, по моему убеждению, граничило с идиотизмом. Конечно, в моей жизни бывали случаи, когда я оказывалась на ногах до семи – например, в аэропорту, ожидая раннего рейса, или если в тот день мне предстояло сдавать экзамены. Но чаще всего этот рассветный час заставал меня бодрствующей, потому что я еще не успела добраться до постели после проведенной вне дома ночи, и жизнь тогда не казалась такой ужасной – ведь я могла отсыпаться целый день. Теперь же было совсем другое. Это было постоянное, безжалостное, противное человеческой природе недосыпание. И не важно, сколько раз я пыталась лечь спать до полуночи, – мне никогда это не удавалось. Последние две недели были особенно тяжкими, потому что мы готовили первый весенний номер и мне порой приходилось просиживать на работе, ожидая Книгу, до одиннадцати часов. Я отвозила ее и возвращалась домой за полночь, а ведь мне еще надо было что-то поесть и стащить с себя одежду, прежде чем окончательно отключиться.

Будильник – единственная вещь, на которую я реагировала, – начинал трезвонить в 5.30 утра. Я высовывала босую ступню из-под одеяла и тянула ее к будильнику (он предусмотрительно помещался на другом конце комнаты, чтобы мне пришлось сделать хоть какое-то усилие); некоторое время я беспорядочно лягала воздух, потом наконец попадала по будильнику, и отвратительный звон на некоторое время стихал. Он возобновлялся, упорно и последовательно, через каждые семь минут, пока в 6.04 я не начинала паниковать и не бежала в душ.

Возня с одеванием начиналась между 6.31 и 6.37. Лили, сама не больно-то разбиравшаяся в моде, постоянно таскавшая джинсы, дешевые свитера и пеньковые фенечки, каждый раз, как мы с ней виделись, говорила мне: «Не понимаю, в чем ты ходишь на работу. Это же журнал „Подиум“, детка. Ты смотришься неплохо, как любая девушка, но для „Подиума“, Энди, все это не годится».

Я не говорила ей, что несколько месяцев вставала до безобразия рано, чтобы состряпать из своего гардероба жителя «банановой республики» нечто достойное «Подиума». По получасу простаивала я с кружкой кофе в руках над туфлями и ремнями, шерстью и микрофиброй. Я каждый день приходила на работу в чулках нового цвета – и все для того, чтобы услышать, что все это «не то, не то, не то». Каблуки моих туфель всегда были слишком низкими, слишком неизящными. Я не могла позволить себе вещи из кашемира. Я никогда прежде не слышала о стрингах (!) и мучилась, не зная, как сделать так, чтобы на брюках или юбке не выступали рубцы от нижнего белья, бывшие предметом постоянного обсуждения и осуждения во время обедов и перекуров. И сколько я ни пыталась, я не могла заставить себя носить на работу короткие топы и завязывающиеся на животе рубашки.

И вот через три месяца я сдалась. Я просто слишком устала – эмоционально, физически, умственно; ежеутреннее самоистязание высосало все мои соки. Но это произошло лишь через три месяца после моего первого выхода на работу. Это был день как день, я стояла со своей желтой университетской кружкой в одной руке, а другой перебирала свои любимые вещицы из «Аберкромби». Зачем бороться, спрашивала я себя. Если я стану носить их одежду, это еще не будет значить, что я продалась им с потрохами, не так ли? Кроме того, замечания по поводу моих нарядов становились все более частыми и ядовитыми, и я начинала думать, что надо мной нависла угроза увольнения. Я увидела себя во весь рост в зеркале и не могла удержаться от смеха: девушка в дешевом бюстгальтере и трикотажных трусиках пытается соответствовать духу «Подиума»? Ха. Ха-ха. Только не в этих тряпках. Да ведь я работаю в журнале «Подиум», черт побери, и сегодня не стану надевать обтрепанные, поношенные вещи. Хватит. Я отбросила в сторону свои безликие блузки и извлекла на свет твидовую юбку от Прады, черный свитер-водолазку от Прады и полусапожки от Прады же. Все это однажды вечером, когда я ждала Книгу, принес мне Джеффи.

– Что это? – спросила я, расстегнув молнию на сумке.

– Это, Энди, то, что тебе надо носить, если ты не хочешь, чтобы тебя уволили. – Он улыбнулся, но в глаза мне не смотрел.

– То есть?