Дьявол против кардинала

Четырнадцатого июля Мария Медичи и Ришелье прибыли в Нант. Кардинал был удручен: умер дю Пон де Курле, муж его сестры Франсуазы и близкий друг, столько сделавший для него в юные годы и не покинувший в беде. Ришелье обещал Франсуазе позаботиться о ее детях. Племянницу Мари-Мадлен, вдову де Комбале, он пристроил во фрейлины к королеве-матери, а семилетнего Армана определил в пансион. Кардинал все еще был во власти невеселых раздумий, когда ему сообщили, что арестованный граф де Шале упорно добивается встречи.

…Толстая тяжелая дверь туго повернулась, жалобно взвизгнув петлями. Ришелье, пригнувшись, вошел в арку проема и спустился по двум низким ступенькам. Шале, тоскливо глядевший в окно на безмятежно раскинувшуюся под солнцем Луару, живо обернулся на звук и просиял.

— Ваше преосвященство! — воскликнул он, бросаясь перед кардиналом на колени и покрывая поцелуями его руку. — О, монсеньер! Вы пришли!..

— Довольно, довольно. Встаньте, сын мой. Выслушать страждущего — моя обязанность.

Шале так взволновался, что из глаз его потекли слезы. Усадив кардинала на единственный стул, а сам оставшись стоять, он начал говорить о том, что его обвиняют в страшных вещах, тогда как он ни в чем не виноват.

— Вас часто видели с герцогом Анжуйским в Блуа, — прервал его излияния кардинал.

— Да, верно. Это я помешал бегству принца в пути, создавая впечатление, будто готовлю его. Ведь мы же с вами так и условились! — Шале по-детски вытер глаза кулаком. — И в Сомюре именно я не дал его высочеству уехать в Ла-Рошель.

— Знали ли вы о том, что его высочество посылал гонцов, чтобы обеспечить себе отступление?

Шале удивленно посмотрел на кардинала, встревоженный металлическим тоном его голоса.

— Нет… не знал… — пробормотал он. — А если бы и знал, в чем тут моя вина?

— Поскольку вы сразу не предупредили короля о сношениях принца с заговорщиками, вы уже виновны в глазах королевского правосудия, — весомо произнес Ришелье.

— Но как же… монсеньер… я ведь состоял в заговоре всего тринадцать дней. Этого недостаточно, чтобы нарушить порядок в государстве величайшего из королей!

Ришелье горько усмехнулся и поднялся со стула.

— Но как же… — Шале бросился вперед, загородив ему путь к двери. — Ваше преосвященство, ведь вы же знаете, что я не виноват. Ведь это я предупредил вас о покушении на вашу жизнь!..

— Не вы, но ваш дядя, командор де Балансе, которому Господь надоумил вас открыться, тогда как именно вы должны были привести замысел в исполнение.

— Но второй, второй раз я же сам… Монсеньер! — всхлипнув, Шале вновь упал перед ним на колени. — Смилуйтесь, монсеньер! Я не могу здесь больше находиться! Здесь так ужасно! Освободите меня, и я скажу все, все, что хотите!

Ришелье вырвал из его рук подол своей сутаны и твердым шагом пошел к двери.

— Я не знаю, что наговорил на меня Лувиньи, — взвизгнул Шале, — но это лишь потому, что она выбрала меня, а не…

Дверь, скрипнув, закрылась.

— Да будьте вы прокляты! — во весь голос завопил Шале, вскочив на ноги и потрясая кулаками. — Отправляйтесь к черту в пекло! Разрази гром всю вашу святую церковь!

Приникнув ухом к двери, начальник шотландской стражи шевелил губами, повторяя его проклятия, чтобы как следует их запомнить и потом донести, куда следует.

Давно уже в Нанте не бывало такого блестящего общества. По узким мощеным улочкам, перегороженным вывесками лавок с самыми разными товарами, расхаживали важные господа в бархатных плащах и колетах и с умопомрачительными перьями на шляпах. По каналу вдоль острова Фейдо скользили лодки, в которых сидели дамы, одетые по последней парижской моде. Вот только радостно не было никому, и утренний туман над Луарой, облачка, порой набегавшие на солнце, казались сотканными из тревожных мыслей, веявших над городом.

Мать и беременная жена Шале остановились при монастыре кордельеров. Госпожа де Талейран сразу же принялась писать королю письма, прося его сжалиться над ее сыном. «Я отдала его Вам с восьми лет, — писала несчастная женщина, и строчки, выведенные дрожащей рукой, расплывались от крупных слез. — Он много раз доказал Вам свою преданность, покрыв себя ранами под Монпелье и Монтобаном…»

Между тем уголовная палата под председательством Мишеля де Марильяка приступила к следствию по делу о заговоре. Герцог Анжуйский был несколько раз допрошен в присутствии короля, первого министра и королевы-матери. Он не задумываясь сдал всех, кому в свое время обещал защиту и покровительство. Поняв, какую опасность таит в себе холостое положение Гастона, Людовик решил немедленно его женить.

Чтобы сделать идею брака более привлекательной для принца, король предложил ему «компенсацию» — титул герцога Орлеанского, владение графством Блуа, пятьсот шестьдесят тысяч ливров ежегодного пенсиона и еще сто тысяч экю ренты. Повеселев, Гастон согласился. Мадемуазель де Монпансье с матерью срочно вызвали в Нант, а жених с друзьями отправился на мальчишник в Круазик. Для смеха они поехали верхом на мулах и ослах без седла, как цыгане.