Дьявол сказал «бах» (ЛП)

Когда я поднимаюсь и выкатываюсь на уровень улицы, по лужайке рассредоточены солдаты десяти адовских легионов. Они хранят гробовое молчание. Мертвецки неподвижны. Они не преграждают Люциферу путь, но им не нравится видеть, как я самостоятельно выкатываюсь. Кому-то придётся дёрнуться первым. Это вполне могу быть и я.

Я свищу. Раздаётся низкий гул и звук острой как бритва стали по бетону. По стенам подъездной дорожки тяжело карабкаются тени. Когда адские гончие выбираются на поверхность, они рассредоточиваются вокруг меня, в нетерпении роя лапами землю. Они пристально разглядывают солдат, розовые мозги плещутся в колпаках там, где должны быть их головы. Они выстраиваются вокруг меня защитным полукругом.

Зелье, которое сварганили для меня дворцовые ведьмы, мы раньше называли Шеольский[90] Пунш Олуха. Технически, это своего рода яд, но очень избирательного действия.

Когда большинство видят адских гончих, всё, что они видят, — машинную часть. Они забывают о мозге, обычно потому, что, когда они так близко, это означает, что гончая отгрызает им ногу. Я не знаю, откуда берутся серое вещество адских гончих, но я знаю, что мозги есть мозги, и для работы им нужна пища. А любой мозг, нуждающийся в пище, это мозг, который вы можете накачать. Шеольский Пунш Олуха выжигает ту часть органа, что контролирует память, но не влияет на сообразительность и двигательные функции. Главным образом он возвращает эмоциональные часы сознания в то время, когда тот был новорождённым. И как каждый порядочный утёнок, новорождённые просыпаются в поисках чего-нибудь, на чём можно зафиксироваться. Я постарался, чтобы это был я. Теперь я Мамочка, а гончие, с их жужжащими шестерёнками и стучащими поршнями — верная стая.

Легионы пятятся, но держат позицию. Они знают, что бежать нельзя. Бегство делает тебя добычей, а никто не хочет быть добычей для сотни металлических гончих. Некоторым из солдат хочется перерезать мне горло. Другие пялятся на меня, словно раненые дети. Ни то, ни другое не соответствует сумасшедшим убийцам. Наверное, мне следует что-то сказать, но что я могу сказать? «Иногда Дьяволу нужно немного личного времени»? Лучшее, что я могу придумать, это сказать: «Аду нужен Люцифер, и у Ада он всегда будет. Просто не сегодня вечером».

Ветер меняется и приносит с собой новые запахи. На виселице Укобака висит раздутый труп. Вдоль по улице к декоративному забору привязаны скальпы и свежая кожа, хлопая и сушась на ветру. Полагаю, я знаю, что случилось с людьми Ветиса. Интересно, шкура Ветиса среди их?

Когда по лужайке разносится запах гниющего адовского мяса, то небольшое чувство вины, которое я лелеял за то, что сбегаю от этих бедолаг, испаряется. И с чего я взял, что массовое самоубийство для этих кровожадных порождений ада было плохой идеей? Чтоб им всем сгореть. Самое паршивое, что, возможно, я заслуживаю места на сковороде рядом с ними. Я волок Укобака за мотоциклом, когда мог просто свернуть ему шею. Но Люциферу нужно устроить шоу, и я никогда не устану убивать адовцев. Возможно, мне следует отправить гончих обратно на псарню, вернуться в свой номер и умереть здесь внизу вместе с этими мудаками. Возможно, это настоящая причина, по которой Самаэль бросил меня здесь. Его способ преподать мне последний урок. Тот, о котором он ничего не сказал мне, потому что мне необходимо было разобраться в этом самому. Что я не заслуживаю возвращения домой.

Я думал, что могу ускользать, жульничать и обходить стороной худшие моменты игры роли Люцифера, но я обманывал сам себя. Невозможно играть роль Дьявола, не становясь самим Дьяволом. Вот почему святоша Джеймс покинул меня. Он знал, что случится, и не хотел видеть, как это произойдет. Он также не остался помочь мне пройти через всё это, так что часть тех скальпов принадлежат ему.

Я действительно планировал вернуться, когда найду какое-нибудь худу, которое позволит мне оставаться в настоящем Лос-Анджелесе, одновременно спасая Ад от сожжения. Теперь я знаю, что никогда не смогу вернуться. Если я сделаю это, то никогда не уйду. У меня не отрастут ни рога, ни копыта, но если я вернусь, то никогда не перестану быть Люцифером, и это станет доказательством того, что я всегда втайне подозревал. Ад не сделал меня монстром. Он лишь подтвердил все мои худшие опасения насчёт меня.

Я завожу мотоцикл, выжимаю сцепление и жгу резину по подъездной дорожке, мимо ворот и на улицу. Стая адских гончих бежит позади. Через пару кварталов они догоняют и рассредоточиваются вокруг веером. Мы ведём блицкриг против дорожного движения и пешеходов. Разрываем асфальт, взрываем витрины магазинов и отрываем бамперы у стоящих грузовиков. В отличие от солдат во дворце, эти не поняли, что я бросаю их жалкие задницы. Когда мы пролетаем мимо, они кричат и стреляют в воздух, словно это Новый Год.