Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса

Родители Эмелины все еще не могли представить себе, что их дочь может быть убита. Впоследствии Питер Сиранд говорил: «В конце концов я стал предполагать, что она, возможно, умерла в Европе, а ее муж либо не знал нашего адреса, либо не счел нужным известить нас об этом».

Тревога Сиграндов и Лоренсов усилилась бы многократно, знай они несколько важных фактов.

Фамилия Фелпс была вымышленной, и носил ее помощник Холмса, Бенджамин Питзел; под этой фамилией он проходил курс лечения в клинике доктора Кили, где впервые увидел Эмелину.

2 января 1893 года Холмсу снова потребовалась помощь Чарльза Чеппела, артикулятора, которому он послал сундук с трупом женщины; с верхней части ее тела была снята почти вся кожа, и она представляла собой оголенное мясо.

Спустя несколько недель после этого в Медицинский колледж Ла Саль в Чикаго был доставлен тщательно обработанный скелет.

И что-то не совсем понятное произошло в просторном погребе дома Холмса; вернее, оно было выявлено полицией три года спустя и потребовало научного объяснения.

Отпечаток ступни был найден на гладкой лакированной поверхности дверного наличника внутри погреба на высоте примерно двух футов над полом. Пальцы, опорная часть, пятка были видны так четко, что не оставалось никаких сомнений в том, что это отпечаток ступни женщины. Четкость и подробность отпечатка озадачили полицию, как и устойчивость отпечатка к механическим воздействиям. Эксперты пытались стереть его рукой, затем салфеткой, смоченной мыльным раствором, но он не поддавался ничему.

Никто не мог дать достоверного объяснения происхождению этого отпечатка. Самым приемлемым предположением казалось то, что Холмс обманом завлек женщину в чулан; женщина при этом была босой и, возможно, голой; после этого Холмс закрыл герметичную дверь и запер женщину внутри. Женщина оставила отпечаток ступни, предпринимая последнюю безуспешную попытку выбить дверь. Стойкость отпечатка детективы объясняли тем, что Холмс был известен своим пристрастием к химии. Согласно их рассуждениям, Холмс сначала облил пол кислотой, для того чтобы ускорить химическую реакцию поглощения кислорода в погребе, и перед тем, как ударить ногой по двери, Эмелина ступила в кислотную лужу, а потом, стараясь выйти из чулана, случайно приложилась ступней к лакированной поверхности наличника.

Но, как это обычно бывает, это объяснение появилось намного позже. А в начале 1893 года, года выставки, никто, в том числе и сам Холмс, не заметил этого отпечатка на наличнике двери.

Факт, леденящий душу

В начале января 1893 года вдруг подморозило, и наступили долгие холода; температура почти застыла на отметке двадцать градусов ниже нуля. Во время своих утренних обходов Бернэм наблюдал застывший в неподвижности бледный мир, и только кучи замерзшего конского навоза чернели на белом ландшафте. Лед толщиной в два фута, опоясавший по периметру берега Лесистого острова, заключил в безжалостные тиски камыши и осоку Олмстеда. Бернэм видел, что работы по ландшафтному рельефу сильно отстают от плана. К тому же человек, поставленный Олмстедом наблюдать за ходом этих работ здесь, в Чикаго, Гарри Кодмэн, от которого все в конечном счете и зависело, сейчас находился в больнице, где проходил курс послеоперационной реабилитации. Причиной его часто повторявшихся болезненных состояний, как оказалось, был аппендицит. Операция, проведенная под наркозом, прошла хорошо, и Кодмэн шел на поправку, но до его выздоровления было еще далеко. А до дня открытия выставки оставалось всего четыре месяца.

Сильные холода увеличили опасность пожара. Потребность в открытом огне – жаровни и горшки с углями, которыми пользовались лудильщики, – уже явилась причиной десятков мелких возгораний, которые были без проблем и последствий ликвидированы, но усиление холодов грозило более серьезными ситуациями. Морозы сковали воду в трубах и гидрантах и нарушили введенный Бернэмом запрет на курение и применение открытого огня. Бдительность у служивых из «Колумбийской гвардии» притупилась. Правда, они страдали от холода больше всех остальных, стоя круглосуточно на карауле в отдаленных местах парка, где не существовало никаких убежищ или укрытий. «Зиму 1892/93 года навсегда запомнят те, кто служил тогда в гвардии», – писал полковник Райс, командовавший «Колумбийской гвардией». Гвардейцы больше всего опасались попасть на пост, находившийся на самой южной оконечности парка, ниже павильона «Сельское хозяйство». Они называли это место Сибирью. Полковник Райс использовал их страх в своих интересах: «Любой из гвардейцев, назначенный на пост, расположенный вдоль южной стороны забора, поймет, что причиной этого назначения было мелкое нарушение дисциплины, совершенное им, или то, что его внешний вид слишком непригляден для того, чтобы его могли видеть люди, находящиеся в более посещаемых частях парка».