Дьявол в быту, легендах и литературе Средних веков

«Неужели можешь?» — «Могу!» — «Научи меня, спасибо тебе!» — «Э, не хотелось бы мне, но жаль уж очень тебя. Так вот же что: пойдем вместе по свету, посмотришь ты, как я дело делаю, то и себе научишься». — «Пойдем». Вот и пошли они. Идут-идут; приходят в одну слободу и сейчас же спрашивают: «А что это, панская слобода?» — «Панская». — «А есть тут пан?» — «Есть!» — «А что он, старый или молодой?» — «Да лет с девяносто будет». — «Ну, вот это и наш; идем к нему». Сторговались с паном помолодить его за тысячу рублей. Тогда тот молодой парняга взял долбню, «ошелешил» пана по лбу, изрезал его на куски, покидал те куски в бочку, налил туда воды, насыпал золы, взял весилку да и давай все это мешать весилкою. Мешал-мешал, мешал-мешал, а потом плюнул-дунул да как крикнет: «Стань передо мною, как лист перед травою!» Тут по этому слову из бочки выскочил такой молодец, что аж любо на него посмотреть, молоденький-молоденький, как будто ему лет семнадцать. Получил парняга тот деньги, часть дал кузнецу, а часть зарыл зачем-то в курган. Так переделали они в молодых еще несколько панов и паней. Вот кузнец видит, что наука того парня не особенно мудра, и говорит сам себе: «Э, кат тебя бери! Я и сам теперь могу то же самое сделать!» Положились спать. Вот только что наш парняга заснул, а кузнец поднялся да и ушел. Нашел старого пана, охочего помолодеть, и принялся мастерить, как выучился: взял долбню, убил ею пана, изрезал его на кусочки, побросал те кусочки в бочку, налил туда воды, насыпал золы, взял весилку и давай мешать. Мешал-мешал, мешал-мешал, а потом как свистнет, как крикнет: «Стань передо мною, как лист перед травою!» А оно ничего и не выходит. Он вновь мешает; мешал-мешал, мешал-мешал — пот беднягу прошиб, и снова крикнет: «Стань передо мною, как лист перед травою!» И снова ничего не выходит. Он и в третий раз, и в третий не выходит. Что тут делать? А дети убитого пана пристают, чтобы кузнец воротил им отца, а не воротит, то в Сибирь зададут. «Погодите, — говорит кузнец, — стар он чересчур, не вскипел!» Да снова мешает. Вот уже и ночь обняла его; устал бедный кузнец, сел и задумался. Коли кто-то торк его за руку! Оглянулся кузнец, а это парняга тот с блескучими глазами и черными усиками. «Чего это ты, дядько, так зажурился?» — «Э, голубчик мой сивый, выручь из беды! До веку не забуду!» Задумался парняга, а кузнец все просит. «Ну, вот что: я тебе помогу, только дай мне один зарок». — «Какой твоей душе угодно, такой и дам; что же именно тебе нужно?» — «Да что? Не будешь ты плевать вот на ту картину, которая висит у тебя в кузнице над дверьми?» — «Да это та, что черт на ней намалеван?» — «Та самая!..» Понял тогда кузнец, что у него за товарищ и какая у него наука… Ну, что же было делать? «Не буду, до веку не буду!» С тех пор перестал кузнец плевать черту в рожу, с тех пор люди и пословицу сложили: «Бога не забывай, да и черта не обижай». Это сделалось между запорожцами, а от них уже и к нам перешло…»

Еще страннее просто доброго черта черт, который верует, молится, исполняет религиозные обряды. В «Житии св. Иоанна Гвальберта»[336] повествуется о черте, который, войдя в тело одной старушки, пел гимны, псалмы и прочее. Есть чудесный малороссийский рассказ о чертяке, который, влюбившись в одну молоденькую девушку, попавшую в ведьмы не по собственной охоте, а по наследственности от матери, не только помогает этой бедняжке разведьмиться, но и продает себя в жертву за нее мстительным своим товарищам… Таким образом, народному черту оказывается доступною даже высшая ступень христианской любви и готовность положить душу свою за други своя. Мало того, бывают черти, которые добрыми своими качествами превосходят людей, и зрелище человеческой подлости и жестокости приводит их в искреннейшее негодование и ужас. Так, в народной английской сказке, рассказанной Диккенсом[337], Сатана вышел из себя от тупости и нелюдимости безжалостного могильщика Грубба. Есть литовская сказка о бесе, который никак не мог поссорить крепко любящих друг друга супругов. Старая баба взялась устроить ему это за пару башмаков и разожгла между мужем и женою ненависть и подозрения в один день. «Черт все это видел и глазам не верил; после взял он длинный шест: нацепил на один конец обещанные лапти и пару башмаков и подал их старухе издали. «Я ни за что не пойду к тебе ближе, — сказал нечистый, — не то, пожалуй, ты и меня обморочишь; ведь ты куда хитрей и лукавее меня». Отдал ей башмаки и лапти, бросил шест и быстро исчез, словно выстрел из ружья. Рассказ этот известен и между нашим простонародьем» (Афанасьев). Бесчисленны рассказы о чертях, страдающих от злых жен, которые то выживают их злобою своею из ада на землю, то заставляют бежать с земли в ад.