Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков

Не будем забывать, что среди наиболее испытанных средств имелась и палка, и не один бесноватый, будучи хорошо поколочен каким-либо дюжим святым, смирялся как по чуду и выздоравливал, не требуя каких-либо иных заклинаний. Большим мастером на такие исцеления был наш «протопоп-богатырь», незабвенный Аввакум.

Глава двенадцатая ЧЕРТ-ВЕСЕЛЬЧАК

Венгерский драматург Мольнар^{399} написал черта фамильярным существом среди буржуазной обстановки, товарищем и добрым малым; un diavolo dabbene, как говорят итальянцы. В этой идее много народного, а потому и интимно-понятного, чуткого, бросающего к сверхъестественной условности мост правдоподобия. Почти во всех странах и во все века народ относится к черту гораздо лучше и добрее, чем учит и требует запугивающая Церковь. «Не так страшен черт, как его малюют». Демон-победитель, «царящее зло», сила грозная, мрачно-величественная, наводящая трепет и ужас. Но роль победителя выпадает черту сравнительно редко, а побежденный он только противен, иногда жалок, всего же чаще смешон. Народ любит фамильярно приближать к себе сверхъестественные силы. Первые же века христианства низвели с небес и заставили бродить по свету, принимая самое оживленное участие в делах человеческих, не только ангелов, святых, Деву Марию, но и самого Христа и Бога Отца. Раз фамильярный антропоморфизм умел приспособить к своим представлениям даже такие сокровенные высоты, как же бы мог он обойтись, не укротив по-своему и не одомашнив дьявола, предполагаемого постоянным враждебным спутником человеческой жизни? Черт в народе резко отличен от черта богословов и аскетов. Народный черт — нечто вроде скверного соседа, незримого, полузримого или даже вовсе зримого в том или другом, большем или меньшем человекоподобии. У черта есть дом, профессия, свои занятия, нужды, хлопоты, иногда он землевладелец, иногда рабочий, он ест, пьет, курит, носит платье и обувь, иногда он впадает в долги и должен ломать голову, из каких источников уплатить, иногда он болеет, принимает скверные лекарства — во всем этом очень мало чертовского и очень много человеческого. Одомашненный народный черт никогда не носит многозначительных, важных, торжественно-грозных имен из календаря Святого Писания или магической демонологии. Люцифер, Вельзевул, Сатана, Астарот, Бельфэгор, Мефистофель — дети и достояние «черных книг». Имена народных чертей будничные, уничижительные, смехотворные, а иногда так даже и ласкательные. В Италии — Фарфаникио (пустельга), Фистоло, Берлик, Фарфарелло (мотылек), Тентеннино (мямля, увалень), Куликкия, Тики-Таки. В Англии — Старый Ник, Старый Джентльмен (Old Gentleman — когда-то мой псевдоним!), Гусберри (крыжовник). В Испании — Дон Мартин или Мартин Пиньоль. В Польше — Хохлик, Ськерка. У нас — Анчутка Беспятный и прочие. Как только литература начала находить народные основы, она сейчас же подхватила и восприяла смешного и фамильярного народного черта. В так называемых макаронических поэмах черт является таким курьезным страшилищем, так дурачится, гримасничает и скачет, что свидетели этого зрелища едва живы от смеха. Народный черт совершенно чужд унылости, любит посмеяться сам и посмешить других. Св. Иероним рассказывает, что некоторый святой муж увидел однажды черта, хохочущего во всю глотку. На вопрос: чего ты? — черт отвечал:

— Да как же? Сейчас товарищ мой ехал верхом на шлейфе вон той дамы. Дама, переходя лужу, приподняла платье, — товарищ не удержался и бух прямо в грязь!

У св. Карадака^{400} шутливый черт стянул однажды пояс с кошельком и радовался как ребенок, покуда святой напрасно искал пропавшие вещи. Чудесно написаны шалости лукавых народных чертей в «Очарованном страннике» нашего Лескова. А совсем уж гениальную феерию народных чертей с их курьезным шабашем создал Роберт Бёрнс в своем «Tam O’Shanter»,^{401} с которым не может сравняться даже пушкинский «Гусар»…

Черт далеко не всеведущий и всепроницательный гений. Напротив, он доверчив, как ребенок, — охотно принимает на веру самую дикую чепуху, в контрактах и пари его то и дело надувают, в практике жизни он круглый невежда. Он вечно пытается обмануть — и вечно обманут. Ведь даже Мефистофель и тот дал маху на контракте с Фаустом — по крайней мере в трагедии Гёте. По некоторым Отцам латинской Церкви, самое дело искупления рода человеческого было по отношению к дьяволу колоссальным обманом, в котором дьявол работал на собственную свою голову со всем слепым усердием, ему свойственным. Он-де потому так старался погубить Иисуса, что вообразил, будто получает Его душу взамен искупленных душ человеческих, — и в конце концов, как водится, остался с носом: души Иисуса не приобрел, а души человеческие потерял. Во многих средневековых сказаниях Бог забавляется, играя доверием дьявола к обещаниям и уступкам, которыми тот никак не в состоянии воспользоваться.