Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков

Весьма часто с целью плотского искушения дьявол сам принимал вид женщины и являлся в пустыню либо заблудившеюся красавицей, либо грешницею, ищущею покаянья, либо благочестивою девицею, жаждущею тоже приобщиться к аскетическим подвигам. По человеколюбии или слишком твердой уверенности в своей добродетели, пустынножитель принимал обманную деву в тесной своей келейке и обыкновенно в самом непродолжительном времени погрязал в грехопадении. Истории этого рода бесчисленны. В одной из них рассказчик, Руфин Аквилейский,^{147} отмечает, что демону мало уронить инока в запретнейший из грехов, — ему еще надо насмеяться. В рассказе его прельщенный заблудившеюся красавицей отшельник старался овладеть ею «наподобие бессмысленного скота». Но как только он заключил красавицу в свои объятия, демон исчез, а отшельник остался в смешной и непристойной позе, которую Руфин, конечно, имеет добросовестность описать в деталях. В дополнение стыда, демоны, во множестве собравшиеся в воздухе, чтобы быть очевидцами скандала, подняли неистовый хохот, вопия к осрамившемуся пустыннику: «Эй, тя, превозносившийся до небес! хорошо ли ты кувыркнулся в ад? Теперь ты понял, что значит — „кто возносится, тот унижен будет“?..» Печальное происшествие это так тяжело подействовало на отшельника, что, отчаявшись в своем спасении, он вернулся в мир, закутил, предался всяким злодействам и окончательно сделался добычею Сатаны. Руфин жалеет о его поспешности, замечая, что он мог бы омыть совершенный грех слезами раскаяния и возвратить себе прежнюю святость молитвою и постом. Действительно, св. Викторин, епископ Амитернский, имел несчастье упасть в тот же грех, но страшное покаяние спасло его из когтей торжествующего врага. Едва ли надо говорить, что когда дело шло о соблазне святых жен, то дьявол прибегал к обратному превращению, то есть принимал вид прекрасного юноши. Таким оборотнем приходил он к св. Франческе Римлянке^{148} и очень ей надоедал.

Гораздо чаще бес действовал проще и действительнее, насылая на отшельников визиты не призрачных, а настоящих женщин, охваченных похотливою шалостью — соблазнить праведника. Одна из таких легенд дошла из IV века в XX, чтобы в русском варианте превратиться в толстовского «Отца Сергия».[12]

«Был один отшельник в нижних странах Египта и был именит, ибо пребывал в уединенной келье, в пустынном месте. И вот, по действию Сатаны, одна бесчестная женщина, услышав об нем, говорит юношам: „Что дадите мне? я низложу вашего подвижника“. Они назначили ей известное вознаграждение, и она вечером подошла к келье его, как будто заблудившись. Когда постучалась в дверь, старец вышел и, увидя ее, смутился и сказал: „Каким образом ты явилась здесь?“ — „Я заблудившись пришла сюда“, — сказала она со слезами. Сжалившись над нею, старец ввел ее в дворик свой и, вошедши сам в келью свою, запер ее. И вот окаянная закричала, говоря: „Авва, меня здесь поедают звери!“ Он же, опять возмутившись, но вместе и убоявшись суда Божия, сказал: „Откуда пришел на меня гнев сей?“ И, отворив дверь, впустил ее внутрь. Тогда дьявол начал пускать в него стрелы, разжигающие похоть к ней. Но он, видя нападение врага, сказал сам себе: „Козни врага суть мрак, а Сын Божий есть свет“. И, вставши, он зажег свечу. Но опять разжигаемый похотью, сказал: „Таковая творящая идут к муку. Итак, испытай себя здесь: можешь ли перенести вечный огонь?“ И положил палец свой на свечу, жег его, — и не чувствовал боли по причине сильного разжения плоти. Продолжая делать это до утра, он сожег все пальцы свои. Блудница, видя, что он делал, окаменела от страха. Утром юноши, пришедши к подвижнику, спрашивали: „Пришла ли сюда вчера женщина?..“ Тогда он открыл свои руки, показал им, говоря: „Вот что сделала со мною эта дочь дьявола! Она погубила пальцы мои“» (Тарновский).

Любопытно, что, по словам протопопа Аввакума,^{149} он однажды подверг себя подобной же пытке, почувствовав влечение к женщине, пришедшей к нему на исповедь.

В древлепечатном «Прологе», еще не редактированном св. Димитрием Ростовским, было чересчур много подобных историй, которые Феофан Прокопович^{150} относил впоследствии к разряду «пустых и смеха достойных басен». Н. С. Лесков лукаво обработал некоторые из них в своих «Легендарных характерах».^{151} Один, под 20 июня, напоминает несколько приключение, рассказанное Руфином Аквилейским. Некий великий старец «преступи обет целомудрия» с родственницею своею, пришедшею навестить его в пустыне.