— Я допускаю, что опий доставляют в Москву сами русские и именно из Турции, — начал он. — Но в Россию ежедневно прибывают мелкие торговцы… Как их? — Шеф щелкнул пальцами.
— Челноки, — подсказал Еланчук.
— Вот именно. Так уж скорее они привозят товар, чем постояльцы фешенебельных отелей. Проверить тысячную армию таких людей невозможно и…
— …и бессмысленно, — вставил подчиненный. — Челнок есть челнок, человек бедный, с трудом сводящий концы с концами. Никто ему дорогой груз не доверит. И украсть способен, да и от несчастного случая никто не застрахован.
— А что, если на всякий случай внедрить агента в среду этих самых челноков?
— Безнадежно.
— Почему?
— Можно с золотоискателями или охотниками-промысловиками послать постороннего человека? Он у первого костра и сгорит. Совместная жизнь — целая наука: не тот сорт сигарет курит, чай не так заваривает…
— Хм! — усмехнулся шеф. — А в элитном отеле отношения, по-вашему, иные?
— Абсолютно. Там каждый сам по себе, у каждого — свой гонор, свои причуды.
Что при плановом социализме, что при нынешнем рыночном бардаке начальство любило победы и терпеть не могло поражений. Тут явно можно было рассчитывать на крупный успех. Ведь если удастся обнаружить маршрут следования опия, речь пойдет о десятках миллионов долларов. Разрешение на командировку Еланчука Ю.П. было получено. Так он оказался в Анталии, в клубном отеле. Вместе с ним прилетели еще двое сотрудников Интерпола, в чью обязанность вменялось в случае надобности прикрыть его.
В общем, Еланчук упивался самыми радужными надеждами до тех пор, пока… очень скоро не понял, что им не суждено сбыться. И катастрофа явилась тем неожиданней, чем элементарней казалась предстоящая задача из Парижа — установить курьеров, проследить маршрут прохождения и пункт назначения наркоты. Короче, «гладко было на бумаге…».
На месте все обернулось иначе. От прежнего куража не осталось и следа. Как он мог надеяться, что запросто вычислит тех, кто ему нужен! Что, у них отметина на лбу?
Еланчук медленно вошел в бассейн, оттолкнулся от стенки, поплыл. «Завтра же возвращаюсь». Тупая меланхолия овладела им: как он будет глядеть в глаза шефу? Как тот посмотрит на него, представлял себе вполне явственно — с иронией, насмешливо скривив тонкие губы: говорил же! Начальству понравится, что подчиненный признал свою ошибку и не бездельничал две недели, загорая кверху брюхом, вернулся через пять дней с повинной. Гладить по головке, конечно, никто не станет, но и не оторвут ее. Промашки все совершают. Оно и естественно.
Предаваясь грустным размышлениям, Еланчук не слышал, что кто-то нырнул вслед за ним в бассейн, но не удивился, увидев прямо перед собою Гурова. Сколько бы человек ни прослужил в милиции, а совесть в нем остается.
— Привет! — Гуров ударил ладонями по воде. — Вижу, положение у тебя хуже губернаторского.
— Привет, Лев Иванович! — ответил Еланчук, не радуясь, как обычно. На улыбку сил не было. На обиду, правда, осталось. — У тебя хватает недостатков, но злорадство, кажется, не в их числе.
— Мыслей никаких?
— Ну, так не бывает. А ты никак собрался помочь? — Еланчук пытался спросить ехидно, получилось жалостливо.
— Ты же видишь, я не один. — Гурову было стыдно и в то же время противно от сознания, что он лжет самому себе, пытаясь упрекнуть Еланчука в том, что он втягивает их в опасную историю. Особенно Марию. Кто же должен ее защитить, как не он? — Мария ничего вашей конторе не должна.
— Понимаю, — тряхнул головой Еланчук. — Извини, Лев Иванович. Здесь рай, отдыхайте спокойно.
— Ничего ты не понимаешь! Иди в бар, я скоро буду.
— Что, сударь, попался и теперь не можешь устраниться? — насмешливо спросила Мария, небрежно листая журнал мод. Как она догадалась? Не по лицу. Лица как раз не видела. По осторожным шагам, что ли, когда на цыпочках подошел к ней сзади?
— Давай решать, — глухо выдавил Гуров.
— Ты уже решил.
— Мы одна команда. Без твоего согласия я и пальцем не пошевельну.
— Серьезно? — Она повернулась вполоборота, колюче блеснула острым взором, расхохоталась. — Не умеешь ты врать, драгоценный мой! И не учись.
— Машенька, пойми, не могу я не помочь старому приятелю. Не могу!
— Попробовал бы, сударь, смочь! Я бы первая возненавидела тебя!
Только что смущенно переминавшийся с ноги на ногу Гуров подхватил Марию на руки.
— Солнышко мое! Радость моя!
— Ну, вот что, — решительно заявило «солнышко», когда «сударь» успокоился, — мотай на ус, что я тебе скажу: я — твоя сестра!
— Это как? — растерянно вытаращился Гуров.
— Ну ты и вправду дуралей, — певуче протянула Мария, — неужели не знаешь, если в первом акте на стене висит ружье, в последнем оно должно выстрелить?
— Ну? — по-прежнему недоумевая, глупо промычал Гуров.
— Помнишь, во время «ссоры» я назвала тебя «любезный братец»? Вот пусть все и думают, что мы — брат и сестра. Выгода обоюдная: ты освобождаешь меня, я — тебя. Ну?
— Ты уже все продумала, — подозрительно пробурчал Гуров.
— А как же!
— Хорошо, — внешне хмуро, а про себя радостно согласился Гуров. — Но я обещаю не лезть…