Дьявол в раю. Романы

Выпили по первой, тут же хватили и по второй. Благодаря ловкости рук, о которой говорил Гуров, скоро Еланчук мчался с рюмкой Бориса в полицию. В принципе Гуров был уже свободен: он свое хитрое задание выполнил.

— Может, достаточно? Не Россия, не стоит привлекать к себе внимание, — Гуров красноречиво взглянул на Николая.

— Верно, — согласился старшой, — остальное допьем дома.

— Не пойдет, — решительно ударил кулаком по столу Борис. — Я еще и не начинал, — и ткнул пальцем в Гурова. — Ты сказал, мол, вечером выпьем мировую, так выпьем. А то снова только насмешка получается! Ты что же, решил за свою сеструху червонцем баксов откупиться?

«Спокойно!» — приказал себе Гуров, но желваки заходили по скулам. Этот поддатый блатарь расценивает предложение мировой как слабость? Зря он так! А чего же зря, если у него в крови топтать человека, который не сопротивляется. Гуров пытался себя урезонить, мол, человек не виноват, живет по законам мира, в котором вырос. А воровская среда признает лишь один закон — право сильного. Сопливые байки о дружбе, братстве, общем кошельке, который зовут общаком, — для недоумков. Гуров был категорически против смертной казни, но сейчас, глядя в тупое, наливающееся серой злобой лицо подонка, невольно поймал себя на мысли, что без сожаления раздавил бы его, как мерзкую тварь, представил на мгновение, что бы такое животное сотворило с Марией, окажись она в его власти. «Спокойно!» — еще раз приказал себе, стиснув зубы. Когда разжал через мгновение челюсти, уже и хохоток выкатился наружу:

— За дружбу? — плеснул в рюмки доверху.

— Вот и ладушки! Сказано пить — значит, пить. Опосля и веселее придумаем.

Николай, надеявшийся заработать на поездке солидные башли, забеспокоился: пьяный дебош ему был совершенно ни к чему.

— Боренька, — попробовал он улестить распоясавшегося мордоворота, — давай возьмем горючее и пойдем в номера…

— А ты кто? Старший по зоне? Ты какое право имеешь мне, — зарычал тот, ударив себя в гулкую грудь, — указывать, где можно пить? Вернемся, я тебя на стельки, падла, пущу!

К стойке бара подошел Еланчук, взял сок. Гуров поднялся, встал рядом.

— Ты, как всегда, прав. Твой приятель в прошлом году убил немецкого полицейского.

— Так в чем проблема? — Гуров пожал плечами. — Пусть местная полиция его арестует.

— Они заявили, что об аресте на территории отеля не может быть и речи, а в отношении аэропорта будут решать.

За столом, где сидели «спортсмены», раздался шум, бармен быстро заговорил по-английски, адресуясь к Еланчуку.

— Хочешь ночевать в кутузке? — подошел к компании Гуров.

Борис слащаво осклабился, отчего его физиономия стала еще отвратительнее, по-блатному растопырил пальцы:

— Все в норме! Все в норме! — И заныл: — Начальник! Где тут отлить можно?

— Внизу, — Алан ткнул пальцем под ноги, — по лестнице, там написано. Давай провожу.

— Сиди, сявка, сам пока тверезый! — Вор поднялся и, шатаясь, размашисто зашагал к стеклянным дверям.

Николай кивнул Алану на дверь. К столу подошел Еланчук:

— Добрый вечер, мужики! Я такой же отдыхающий, как и вы. Администрация просит вас вести себя потише.

— Извините, сейчас уходим, — Николай беззвучно выругался.

Но четвертый парень, видно, тоже пить не умел и, махнув рукой, громко заявил:

— Козлы! Как брать полторы штуки с человека, это у них принято, а громко слово сказать…

Дальнейшее Гуров уже не слышал, так как увидел сквозь стеклянную дверь стройную фигуру одного Алана. Бориса рядом с ним не было. Сыщик рванулся мгновенно и бесшумно, словно зверь. Он пролетел лестницу в один прыжок и понесся по кратчайшей прямой к своему номеру. Перемахнув через фигурно подстриженный кустарник, рассекая тонкие струи воды, Гуров подлетел к номеру со стороны лоджии, увидел свет, кряжистую фигуру Бориса; мгновенно остановился, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Хмель вылетел, злоба осталась. Он сейчас был очень опасен, понял свое состояние, решал, как себя вести дальше. Сошел с газона на дорожку, подошел к дому и, будто только увидел Бориса, беспечно сказал:

— Боренька, ты куда пропал? Я уже по новой велел налить, а тебя нет.

Тот, шумно дыша, молча вытянул из брючины здоровый тесак. Гуров успокоился окончательно: ножа он не боялся. Если только нападут сзади. А по затылку что кирпич, что молоток — всего достаточно. Нож в руке нападающего лишает его трех рычагов, замыкает сознание на паршивом оружии, да и стоял уголовник неудобно, на пологом газоне, и ростом был ниже. Гуров понял, что единственный шанс у противника — броситься ему в ноги.

Обрушив на Гурова поток матерной ругани, перемежаемой блатными словами, он заводил себя. На губах выступила пена.

— Стоять, полиция! — раздался сзади голос Еланчука.

Гуров знал, а фиксатый видел, что никакой полиции в округе не было. Но свидетель уголовнику был ни к чему, нож он убрал.

— Я твоей масти не знаю, — сказал Гуров, — но ты «опустил» себя. Солидный вор званием не козыряет. Я в Москве «людям» скажу, тебе не до моей сестры будет. Иди спать, пока цел. А железку забрось, до дома не доедешь.