Дьявол весной (ЛП)

– Девочка моя, – прошептал он. Габриэль потянулся к миске за кубиком и дал ей. Пандора не глотала лёд, позволяя жидкости смочить пересохший рот. – Скоро тебе станет лучше, – сказал он. – Тебе больно, любимая?

Посмотрев ему прямо в глаза, Пандора слабо покачала головой. Её лоб пробороздили озабоченные морщинки.

– Миссис Блэк... – прохрипела она.

Сердце Габриэля сжалось в груди, будто его скрутили, как половую тряпку.

– Чтобы она тебе не сказала, Пандора, это не правда.

– Я знаю, – она разомкнула губы, и он выудил в миске ещё один кусочек льда. Пандора рассосала его, подождав пока он не раствориться. – Она сказала, что я тебе наскучила.

Габриэль посмотрел на неё пустым взглядом. Из всех сумасшедших идей Нола додумалась до этой. Уронив голову на ладони, он издал смешок, и его плечи задрожали.

– Мне не было скучно, – в конце концов, проговорил он, посмотрев на неё. – Ни секунды с тех пор, как я впервые тебя встретил. По правде говоря, любовь моя, после того, что произошло, я бы не отказался несколько дней поскучать.

Пандора слабо улыбнулась.

Не в силах совладать с искушением Габриэль наклонился вперёд и на мгновение прижался к её губам. Конечно, перед этим он глянул в сторону дверного проёма, подозревая, что если бы доктор Гибсон его поймала, то заставила бы продезинфицировать губы.

В течение следующих двух дней Пандора крепко спала, просыпаясь только на короткие промежутки времени и проявляя мало интереса к тому что происходило вокруг. Несмотря на заверения доктора Гибсон, что эти симптомы были нормальными для пациента, перенёсшего анестезию, Габриэль переживал, видя в каком состоянии находится его энергичная жена.

Пандора лишь дважды проявила свою обычную живость. В первый раз, когда её кузен Уэст приехал на поезде из Гэмпшира, чтобы подежурить у её постели. Она была рада его увидеть и потратила десять минут, пытаясь убедить его, что в тексте песни “Плыви на лодочке своей” есть фразы: “вдоль свечки не спеша” и “жизнь-каша хороша”.

А во второй, когда в дверях появился Дракон, чтобы её проведать, его обычно непроницаемое лицо выражало беспокойство. В это время Габриэль кормил её с ложечки фруктовым льдом, но заметив возвышающуюся фигуру на пороге, Пандора измученно воскликнула:

– Это мой сторожевой дракон! – и потребовала, чтобы он подошёл к ней поближе, и показал перевязанную руку. Однако, не успел он оказаться у её кровати, как она уже спала.

Габриэль находился у её постели каждую свободную минуту, периодически отходя к кушетке у окна, чтобы немного вздремнуть. Он знал, что члены семьи Пандоры жаждали провести с ней время, и, вероятно, их раздражало, то с какой неохотой он покидал комнату, не желая вверять заботу о жене кому-то другому. Тем не менее, Габриэль находился возле неё не только ради её блага, но и своего собственного. Когда он оставался, пусть даже на несколько минут, вдали от неё, его начинал одолевать страх и, в конце концов, ему казалось, что когда он вернётся, то найдёт её умирающей от кровотечения.

Габриэль прекрасно понимал, что некоторая толика беспокойства была спровоцирована океаном вины, которая его захлёстывала. Не имело значения, если кто-то приводил доводы, почему это не так, он мог легко придумать столько же свидетельств в доказательство своей правоты. Пандора нуждалась в его защите, а он её подвёл. Если бы Габриэль поступил иначе, она бы не лежала на больничной койке с прооперированной артерией и трехдюймовым отверстием в плече.

Доктор Гибсон часто заходила, чтобы осмотреть Пандору, она следила за её температурой тела или выискивала признаки нагноения, отёка руки или в надключичной области, прислушиваясь, нет ли компрессии в лёгких. Врач сказала, что Пандора идёт на поправку. Во избежание всех осложнений, она сможет возобновить свою обычную деятельность через две недели. Тем не менее, ей всё равно придётся быть осторожной следующие несколько месяцев. Сильный толчок, такой как падение, может вызвать аневризму или кровоизлияние.

Месяцы переживаний. Месяцы попыток обеспечить Пандоре покой и безопасность.

Из-за всего, что ожидало его впереди, из-за кошмаров, мучивших каждый раз, когда он пытался заснуть, и, самое главное, из-за постоянной дезориентации и сонливости Пандоры, Габриэль становился молчаливым и хмурым. Странно, но доброта друзей и родственников только ухудшала его настроение. Особыми раздражителями служили цветочные композиции: их почти ежечасно доставляли в клинику, но проносить букеты дальше вестибюля запрещала доктор Гибсон. Они скапливались, словно поминальные венки, их сладкий запах вызывал у него тошноту.

На третий вечер Габриэль поднял затуманенный взгляд на двух вошедших в палату людей.

Это были его родители.