Дьявол весной (ЛП)

Увидев их, он испытал облегчение. В то же время присутствие родителей высвободило на волю все те жалкие эмоции, которые он сдерживал до этого момента. Стараясь выровнять дыхание, он неловко встал на задеревеневшие от нескольких часов, проведённых на жёстком стуле, ноги. Первым к нему подошёл отец, притянув к себе, он заключил его в сокрушительные объятия и потрепал волосы, прежде чем отойти к постели.

Следом подошла мать, она обняла его со свойственными ей нежностью и силой. Габриэль всегда приходил к ней первой, всякий раз, когда совершал плохие поступки, зная, что мама никогда не осудит и не станет критиковать, даже если он того заслуживал. Она была источником бесконечной доброты, ей он мог доверить свои самые жуткие мысли и страхи.

– Я обещал, что ей никогда никто не навредит, – проговорил Габриэль надломленным голосом, уткнувшись в её волосы.

Эви нежно похлопала его по спине.

– Я отвернулся в тот момент, когда не следовало, – продолжил он. – Миссис Блэк подошла к ней после спектакля, я оттащил стерву в сторону, чересчур отвлёкся и не заметил... – Габриэль замолчал и резко откашлялся, стараясь не поддаваться эмоциям.

Эви подождала, пока он успокоится, прежде чем тихо сказать:

– Помнишь, я рассказывала о том, как твоего о-отца тяжело ранили из-за меня.

– В том не было твоей вины, – раздражённо отозвался Себастьян со своего места у кровати. – Эви, ты все годы лелеяла эту абсурдную идею?

– Это самое жуткое чувство в мире, – пробормотала Эви Габриэлю. – Но ты не виноват, и попытка себя очернить не поможет ни одному из вас. Дорогой мальчик, ты меня слушаешь?

Всё ещё прижимаясь лицом к её волосам, Габриэль кивнул.

– Пандора не станет винить тебя в произошедшем, – сказала Эви, – не больше, чем твой отец винит меня.

– Никто вас ни в чём не винит, – отозвался отец, – за исключением того, что вы меня раздражаете, продолжая говорить ерунду. Очевидно, что единственная на кого следует возложить вину за ранение бедной девушки, это женщина, которая пыталась насадить её на вертел, как утку. – Он расправил покрывала на постели Пандоры, наклонился, нежно поцеловав невестку в лоб, и присел на стул у кровати. – Сын мой... испытывать чувство вины в умеренных количествах, может оказаться полезным. Однако, если в этом деле переусердствовать, оно становится губительным, и что ещё хуже, утомительным. – Вытянув длинные ноги, он небрежно их скрестил. – Незачем рвать на себе волосы, беспокоясь за Пандору. Она полностью поправится.

– Теперь ты стал врачом? – язвительно спросил Габриэль, хотя уверенное заявление отца частично облегчило груз его скорби и волнения.

– Осмелюсь сказать, что в своё время я видел достаточно болезней и травм, включая ножевые ранения, чтобы точно предсказать результат. Кроме того, я знаю силу духа этой девушки. Она поправится.

– Я согласна, – твёрдо проговорила Эви.

Судорожно выдохнув, Габриэль крепче её обнял.

Спустя долгое время он услышал грустный голос матери:

– Иногда я скучаю по тем дням, когда могла решить любую проблему моих детей при помощи короткого сна и печенья.

– В данный момент сон и печенье не повредят этому нашему ребёнку, – сухо заметил Себастьян. – Габриэль, иди найди нормальную кровать и отдохни несколько часов. Мы присмотрим за твоим лисёнком.

Глава 23

За прошедшие полторы недели с тех пор, как Пандора вернулась домой, она не раз задавалась вопросом, её ли муж приехал вместе с ней из клиники?

Габриэль не был равнодушным или холодным... в действительности, он оказался самым внимательным человеком в мире. Её муж настоял на том, чтобы он сам за ней ухаживал, заботился о самых интимных потребностях и делал всё возможное, обеспечивая ей комфорт. Он менял повязку на ране, обтирал Пандору губкой, читал ей и подолгу божественно массировал ноги и ступни, чтобы улучшить кровообращение.

Габриэль упорно не давал жене есть самостоятельно, он терпеливо кормил её с ложечки то мясным бульоном, то фруктовым мороженым или бланманже. Бланманже, кстати, оказалось откровением. Всё, что до этого ей в нём не нравилось: мягкость, белизна и отсутствие текстуры, теперь стали главными достоинствами. Хотя Пандора могла с лёгкостью есть сама, Габриэль отказывался отдавать ей ложку. Прошло целых два дня, прежде чем ей удалось вырвать её у него из рук.

Но проблема столовых приборов оказалась наименьшей из её забот. Когда-то Габриэль был самым очаровательным человеком в мире, а теперь весь его дерзкий юмор и игривость исчезли. Он больше не поддразнивал, не флиртовал и не шутил... лишь проявлял бесконечно тихий стоицизм, который начинал казаться немного изнурительным. Пандора понимала, что он сильно переживает за неё и беспокоится о возможных трудностях на пути к выздоровлению, но она скучала по прежнему Габриэлю. Ей не хватало интимной силы влечения друг к другу и юмора, которые их незримо связывали. И теперь, когда она чувствовала себя лучше, ежеминутный железный контроль в течении дня с его стороны, заставлял её чувствовать себя ущемлённой. По сути, в ловушке.