Дьявол всегда здесь

– Медали домой везешь? – и посмотрел на Уилларда в зеркало заднего вида.

Уиллард покачал головой.

– Только свою тощую тушку.

– Я хотел пойти, но меня не взяли.

– Повезло, – сказал Уиллард. В день, когда они нашли морпеха, сражения на острове почти закончились и сержант послал их искать чистую воду. Пару часов спустя после того, как они закопали освежеванное тело Миллера Джонса, из скал к ним вышли четверо оголодавших японцев со свежей кровью на мачете, подняли руки и сдались. Когда Уиллард и два его сослуживца повели их обратно к кресту, солдаты упали на колени и принялись то ли извиняться, то ли молить о пощаде – этого он не понял. «Пытались сбежать, – соврал потом Уиллард сержанту в лагере. – У нас не было выбора». Когда они казнили япошек, один из солдат, луизианский парнишка с лапкой водяной крысы на шее – от шальных пуль узкоглазых, – отрезал им уши опасной бритвой. У него уже была целая сигарная коробка сушеных ушей. Планировал продавать трофеи по пять баксов за штуку, когда они вернутся к цивилизации.

– У меня язва, – сказал водитель.

– Ты ничего не пропустил.

– Ну не знаю, – возразил водитель. – От медали бы не отказался. А то и от парочки. Уж на две я бы этих фрицев настрелял. Так-то я рукастый.

Глядя в затылок водителя, Уиллард вспоминал разговор с угрюмым молодым священником на борту корабля – после исповеди в том, что он застрелил морпеха, чтобы избавить от мучений. Священнику уже стояли поперек горла смерть, на которую он насмотрелся, и молитвы, которые он читал над рядами мертвых солдат и кучами из частей тел. Он сказал Уилларду: если хотя бы пол его истории – правда, то единственное, на что годится этот оскверненный и падший мир, – подготовить нас к следующему.

– А ты знал, – сказал Уиллард водителю, – что римляне потрошили ослов, заживо зашивали им в брюхо христиан и оставляли гнить на солнце? – У священника было полно таких историй.

– А это тут при чем?

– Просто подумай. Тобой начиняют осла, как индейку на сковороде, и только башка торчит из задницы; а потом тебя жрут личинки, пока Царство Божье не взвидишь.

Водитель нахмурился, покрепче взялся за баранку.

– Что-то не пойму, куда ты клонишь, дружище. Я-то про то, чтоб вернуться домой с большой медалью на груди. Эти твои римляне что, медали выдавали перед тем, как в осла запихнуть? Ты про это?

Уиллард не понял, что имел в виду водитель. Если верить священнику, только Богу ведомы пути людские. Он облизал сухие губы, подумал о виски в вещмешке.

– Я говорю, что, как ни крути, в конце концов страдают все, – сказал Уиллард.

– Ну, – заметил водитель, – а до этого неплохо бы медаль. Черт, у меня дома жена, которая с ума сходит всякий раз, как медали видит. А ты говоришь – страдания. У меня в рейсе каждый раз душа не на месте, что она удерет с каким-нибудь «пурпурным сердцем».

Уиллард придвинулся, и водитель почувствовал горячее дыхание на толстой шее, запах паров виски и дешевого обеда.

– Думаешь, Миллеру Джонсу было не насрать, если его старушка трахается напропалую? – сказал Уиллард. – Да он бы, приятель, махнулся с тобой местами, не глядя.

– Какой еще, на фиг, Миллер Джонс?

Уиллард выглянул в окно на туманную вершину горы Гринбрайер, которая появилась в отдалении. Руки дрожали, а лоб блестел от пота.

– Да так, один бедолага, сражался на войне, куда тебя не пустили, вот и все.

Уиллард уже был готов сорваться и открыть первую пинту, когда перед остановкой «Грейхаунда» в Льюисберге, на углу улиц Вашингтон и Корт, притормозил на дребезжащем «форде» его дядя Ирскелл. Уиллард просидел почти три часа на скамейке с холодным кофе в бумажном стаканчике, глядя, как мимо аптеки «Пионер» ходят люди. Было стыдно за то, как он разговаривал с водителем, жалко, что он вот так помянул всуе имя морпеха; и он дал себе зарок, что – хотя никогда его не забудет – больше никому не скажет о комендоре-сержанте Миллере Джонсе. Как только они тронулись, залез в вещмешок и протянул Ирскеллу одну пинту и немецкий «Люгер». На пистолет он променял японский церемониальный меч, на базе в Мэриленде сразу перед увольнением.

– Это вроде как пушка, из которой Гитлер вышиб себе мозги, – сказал Уиллард, пряча улыбку.

– Брехня, – бросил Ирскелл. Уиллард рассмеялся.

– Что? Думаешь, нагрели меня?

– Ха! – сказал старик. Отвернул крышку с бутылки, надолго присосался, передернулся. – Господи, хорошая штука.

– Пей-пей. У меня в сумке еще три, – Уиллард открыл новую пинту и закурил. Высунул руку в окно. – Как там мама моя?

– Ну, надо сказать, когда прислали тело Малого Карвера, она немного головой тронулась. Но сейчас вроде ничего, – Ирскелл сделал еще глоток и поставил пинту между ног. – За тебя дюже переживала, а так ничего.