Дьяволина Горького

Максим стал совершенно неуправляемым. В Берлине, еще до прибытия туда Алексея и присоединившейся к нему по дороге Муры, он собачился с людьми из торгпредства, разыгрывал из себя бог знает кого, оскорблял их, в результате ему отказали в положенном довольствии дипкурьера, и он голодал, зарабатывал чем-то сомнительным. В качестве дипкурьера он ездил в Рим, и секретарь посольства жаловался на него в Москву и просил, чтобы лучше направили его на учебу, потому что он бестолочь, ничего не умеет, зато всем указывает. И Алексей решил, что будет хорошо, если Максим женится на Тимоше, она из хорошей семьи, красивая, добрая девушка; правда, после того как Максим за ней поухаживал, она вышла за другого, но удалось все же уговорить ее бросить мужа и ехать в Берлин. Паспорт выправили ей быстро. Но до свадьбы Максима с Тимошей пришлось долго ждать, с разводом, конечно, тянули, чтобы больше взять с Алексея, но он все оплатил. Все надеялись, что с рождением малышки Максим как-то остепенится, но этого не случилось. К сожалению, он ни к чему не пригоден, хотя обладает разнообразными талантами. Когда Муры нет в Сорренто, он исполняет обязанности переводчика, но все делает спустя рукава, так что вечно выходят какие-то неприятные недоразумения. Он так и не выучил толком ни одного языка, хотя обучался и во французской, и в итальянской, и в немецкой школах. Он рассеян, злоупотребляет спиртным. Иной раз умчится куда-то на мотоцикле, а обратно вернется подвыпивши. Как он только в пропасть еще не свалился? Обещает, что бросит, но продолжает пить. Безвольный он человек. Но врачи говорят, это тоже болезнь – такая же, как любая другая. И рекомендуют ему сменить климат. Максим был бы рад вернуться в Советский Союз, ему обещают участие в арктической экспедиции и собственную машину. А на подходе уже второй ребенок. Но и он едва ли его образумит. Мать тоже не может на него воздействовать, это из-за него она зачастила в Сорренто, но толку от этого мало.

Через Катерину Павловну Алексея призывают вернуться в Советский Союз – мол, об этом его настоятельно просит Сталин, которому Катерина Павловна верит как Богу. Не поеду, сказал Алексей. Угробят они меня. Не поеду. В свое время выперли, и правильно сделали, а теперь уже не вернусь. А с другой стороны, неудобно ему пользоваться гостеприимством фашистского диктатора, в чем его справедливо упрекают как эмигранты, так и большевики. После Берлина они отправились было в Мариенбад, но и в Чехословакии оставаться было никак невозможно, Масарик с Бенешем его ненавидели, а пражская русская эмиграция готова была разделаться с ним точно так же, как и берлинская, вот он и взял опять курс на Италию. Муссолини поинтересовался у советского полпреда, что пишет в последнее время Горький. Полпред сказал: мемуары пишет. Ну, раз человек пишет мемуары, он уже не опасен, сказал Муссолини и дал согласие.

А самая большая проблема в том, что советские власти начали бойкотировать его издателей, что для последних настоящее бедствие. Несмотря на действующий контракт, не забирают книги, отпечатанные для СССР, и тиражи валяются у Ладыжникова в Берлине и в Париже у Гржебина – в подвале, на чердаке, в прихожей и даже в спальне. Журнал Алексея “Беседа”, где публикуются и советские авторы, и эмигранты, в Россию не пропускают, невзирая, опять же, на договоренность. Между тем расчет был как раз на это, под это заказывались статьи голодающим на Западе авторам, а рукописи мыкающихся в России приходилось переправлять чуть ли не контрабандой. Сама эмиграция ни издательство, ни журнал содержать не может, из тех, кто эмигрировал после семнадцатого года и гражданской войны, многие вернулись в Советский Союз, а те, кто остался, ничего не читают, да и нет у них денег на чтение.

Выплату гонораров советские власти остановили. Задолжали Алексею уже несколько тысяч долларов, он требует объяснений, но директор Госиздата Ионов, этот плюгавец и сукин сын, даже не удостаивает его ответом. Крючков шлет депеши то в берлинское представительство, то в Москву, чтобы расплатились в конце концов, но денег все нет. Это – способ давления: вот вернется товарищ Горький на родину, тогда и денежки будут. Британский еженедельник “Обсервер” год назад опубликовал письмо своего копенгагенского корреспондента, посланное из Стокгольма, о том, что, по сообщению местной советской пресс-службы, здоровье Горького настолько улучшилось, что он может вернуться в Советский Союз. Хитроумный нашел Сталин способ для передачи своих посланий, сказал Алексей.