Дьяволина Горького

Давили и другими способами. Арестовали Диди, мужа Валентины. Та – к Алексею, беда, мол, а Катерина Павловна вмешаться не может, потому что сейчас в Сорренто. Он ответил ей: надо к Бабелю обратиться, который пьет водку с чекистами, пусть сделает что-нибудь. И Бабель выяснил: Диди обвинялся в том, что его старший брат был военным министром в правительстве Колчака. Это было неправдой, ибо тот человек носил фамилию Дитерихс, а не Дидерихс. Когда Диди обратил на это внимание следователя, тот сказал, что, дескать, “д” и “т” по-русски звучат одинаково, так что колчаковским генералом был либо отец Диди, либо он сам. А когда Диди заметил следователю, что генерал тот всего на десять лет старше него, то чекист язвительно поинтересовался, откуда он так хорошо информирован, и велел отвести его обратно в камеру. Он мой друг – вот в чем его беда, сказал Алексей.

Потом вдруг на вилле “Иль Сорито” в комнате Муры полицейские устроили обыск. Они знали, что ее дома не было, так как именно в это время Мура должна была пересечь итальянско-швейцарскую границу, но итальянцы ее задержали, забрали багаж, в котором были и рукописи Алексея – она собиралась перепечатывать их в Эстонии и в Лондоне. Промурыжили ее целый день, но в конце концов все вернули и пропустили ее. На вилле была обыскана только комната Муры, ничего не забрали, но перед домом торчали сыщики, и постояльцы пансиона “Минерва” наблюдали из окон, как издеваются над всемирно известным писателем. Алексей написал советскому полпреду, требуя заявить протест, что тот якобы и сделал.

Наверняка то была придумка Сталина – пусть фашисты немного прижмут его, и Керженцев, наш полпред, скорее всего заранее все согласовал с итальянским МИДом. Это тоже было формой давления – затруднить ему жизнь в Италии. И нашим, и итальянцам, конечно, было известно, что у Муры ничего, кроме рукописей, не было. Переписку его всегда контролировали – конверты приходили изуродованными, распечатанными, а то и вовсе пустыми. Керженцев, уж насколько был отвратительный тип, все же хоть один раз оказал Алексею честь, посетил Сорренто, в отличие от Каменева, который после того, как его выгнали из политбюро, дважды выступал с самокритикой и какое-то время, еще до ссылки, был послом в Италии. С сестрой Троцкого он развелся и женился на молодой секретарше. Мог бы и нам представить, сказал Алексей.

Ну, ответил я Сталину, сказал Алексей, хитро усмехаясь. Он дал эмигрантской газете “Последние новости” замеченное многими интервью, которое потом опроверг таким образом, что на самом деле не опроверг.

Газета была широко известная, выходила в Париже тиражом свыше 30 тысяч экземпляров, что очень много, если вспомнить, что, например, книги Бунина даже после Нобелевской премии расходились в количестве от силы полутора тысяч. Выпускал “Последние новости” Милюков, историк, при царе – лидер кадетов в Государственной думе. И тоже поклонник Марии Федоровны, человек рафинированный, помню, даже со мной здоровался всегда первым. Как бы кадеты ни выступали против самодержавия, Ленин твердил, что дорога у либералов одна – направо, а не налево. Когда Милюков был министром иностранных дел Временного правительства, то именно он разрешил эмигрантам-революционерам вернуться на родину, за что Ленин с товарищами его отблагодарили, перебив кадетов после захвата власти. Милюков был против сепаратного мира с немцами, за это большевики заклеймили его как британского шпиона. Милюков вовремя подал в отставку и еще до Октябрьского переворота бежал из Петрограда.

Так вот, в “Последних новостях” напечатали материал под названием “Горький о Ленине”. Как сообщалось в газете, 7 марта 1926 года римский корреспондент лондонской “Обсервер” беседовал с Горьким, и далее следовал перевод их беседы на русский язык. Смысл текста, сказал Алексей, такой: Ленин и правда принес в Россию надежду, и это большое дело, но он передал бразды правления невежественной, дикой, необразованной крестьянской массе, которая только теперь просыпается от зверского состояния. Воинственный оптимизм в России есть нечто большее, чем коммунизм в Европе. Большевизм в России имеет сильные психологические корни, а без корней не бывает цветов. Не будучи итальянцем, он не может почувствовать, в чем заключаются духовные корни фашизма, но он знает, что Муссолини, который своим оптимизмом и самобытностью сильно напоминает Ленина, не может быть пересажен с римского Форума в Англию или во Францию без крайне тяжелых последствий. Поэтому все, кто хотел бы копировать большевизм, фашизм или какую-то их разновидность, должны прежде всего осознать их реальное, истинное значение и не следовать их примеру.