Дьявольская Королева

— Они совершили этот обмен на реке, — продолжил он. — Моя мать к тому времени уже скончалась, только мадам де Пуатье пришла проститься. Поцеловала меня в темя и заверила, что я скоро вернусь, а она будет считать дни. Меня с братом посадили в маленькую лодку. Испанцы ждали на другом берегу, но мы их не видели. Было раннее утро, стоял густой туман, однако я слышал, как плещет вода. Как только мы отплыли, я заметил отца. Он стоял на носу соседнего корабля, словно призрак в тумане, махал рукой и крестил нас. — Генрих тяжко и прерывисто вздохнул. — Поначалу испанцы обращались с нами по-доброму. Мы жили во дворце с сестрой императора, королевой Элеонорой. Потом неожиданно нас отправили в крепость, в отвратительную комнатушку с грязным полом. Окон не было. Если мы произносили хоть слово по-французски, нас били, мы обязаны были изъясняться только по-испански. Когда я достаточно изучил язык и смог спросить охранника, почему с нами так поступают, он ответил, что мой отец нарушил условия своего освобождения. Он обещал, что, когда его отпустят, он поедет в Бургундию — готовить ее для мирной сдачи императорскому войску. Вместо этого отец подготовил ее к войне. Он не собирался дарить Бургундию императору. При этом знал, что у испанцев его сыновья.

Я глубоко вздохнула. Теперь я ясно поняла политическую целесообразность действий короля. Он делал все, чтобы император не убил его сыновей, но и понимал также, что переход к императору Бургундии, этого оплота и сердца нации, будет угрозой для всей Франции. Впрочем, поступок короля не стал от этого менее страшным и жестоким. Я поднялась со стула, преклонила колени перед Генрихом и взяла его сжатый кулак. Муж дернулся от неожиданности: он так погрузился в воспоминания, что мое прикосновение его испугало. Впрочем, он позволил мне осторожно раскрыть его пальцы и поцеловать ладонь.

— Генрих, — прошептала я, — у нас так много общего, у меня и у вас. — Заметив любопытство в его глазах, я пояснила: — Я провела три года в плену у флорентийских повстанцев.

Его губы разжались, он изумленно заморгал.

— Никто не говорил мне, — сообщил он. — Никто не смеет напоминать мне о моем заточении. Возможно, поэтому они молчат и о вашем.

Он схватил меня за руку и крепко сжал ее. Затем поднял глаза, и я поняла, что он впервые видит меня, Катрин, а не племянницу Папы, иностранку, навязанную ненавистную жену.

— Катрин, мне очень жаль. Я никому бы не пожелал… Это было ужасно?

— Временами. Я всегда боялась за свою жизнь. Меня тоже предали. Мои собственные кузены сбежали и оставили меня, зная, что я попаду в плен. Один из них сейчас правит Флоренцией. Но я не хочу тратить годы на ненависть.

— Я пытался уйти от ненависти к отцу, но один его вид наполняет меня злобой, — пожаловался Генрих.

— Он вам нужен, — мягко сказала я. — Он ваш отец и король.

— Конечно. — Мой муж опустил голову. — Я ненавижу его лишь потому, что очень люблю своего брата. Когда испанцы мучили дофина, они представляли, что мучают короля, потому что брат — будущий правитель Франции. За это они его и выделили. Они его осквернили. — Голос Генриха дрогнул. — Иногда приходили сразу пятеро. Это бывало по ночам, после пьянки. Мы были изолированы, нас поселили в горах, никто не слышал его криков, кроме меня. — Генриха передернуло, черные глаза повлажнели. — Я пытался остановить их. Пытался драться. Но я был слишком мал. Они смеялись и отшвыривали меня в сторону, как котенка.

Генрих всхлипнул. Я поднялась, обняла его за плечи и поцеловала в макушку. Он прижался лицом к моей груди. Слова его звучали глухо.

— Как люди могут быть такими жестокими? Почему они так жаждут мучить других? Мой нежный добрый брат, он может простить их всех. Но я не могу… А наш отец ненавидит нас, потому что каждый раз, когда он на нас смотрит, он вспоминает о своем проступке.

— Тсс! — остановила я. — Ваш брат Франциск каждое утро просыпается счастливым. Он давно отпустил от себя свои страдания. Ради него вы должны сделать то же самое.

Мой муж поднял на меня глаза. Я обхватила ладонями его разгоряченное мокрое лицо.

— Вы такая же, как он: добрая и мудрая. — Генрих дотронулся до моей щеки кончиками пальцев. — Ваша душа так прекрасна, что все другие женщины двора по сравнению с вами ничтожны.

Я замерла. Не помню, кто сделал первое движение, но мы страстно поцеловались и упали возле камина. Я подняла свои юбки, стащила панталоны и бросила их так небрежно, что они прилетели Генриху на голову. Он захохотал.

Когда он овладел мной, я была готова. Я отдалась ему с дикой страстью. Никто не говорил мне, что женщины могут получать такое удовольствие от полового акта, и я узнала об этом в тот день с изумлением и восторгом. Наверное, я довольно громко кричала, потому что Генрих ехидно посмеивался.