Дьявольская радуга

А ради чего бороться?

«Ради меня».

Ты мертва! Маша мертва!

«Не говори так, Коль. Ты же сильный, ты справишься».

Все эти слова — ложь!

«Не правда».

Правда!

«Коль, перестань спорить».

Ты мертва.

«А ты повторяешься. Послушай, ты должен бороться! Должен ради того, что, возможно, ты сможешь выбраться из Города! Представь только!»

Из Города нет выхода.

«Но ведь сердце твое забилось, дурачок. Разум вернулся к тебе. Бог дает тебе шанс. Я люблю тебя».

Николай не ответил.

Голос Алены умолк.

Дохляк почувствовал, что засыпает.

Седьмой

Седьмой приготовился к смерти.

Он, закрыв глаза, начал бить по песчаным стенкам в надежде, что нора начнет осыпаться и его заживо закопает. Седьмой вкладывал в удар всю силу, ярость и отчаяние. Но нора оказалась прочной. Чертов ход не завалило.

Если бы оставались силы, Седьмой бы заплакал. Но вместо этого он позволил усталости взять верх над собой и тяжело выдохнул. Он бы все равно попался бы Крылатым. Попался…

Когда веки уже слипались, он заметил, как зашевелилась земля в тупике. Через мгновение он поймал себя на том, что в норе стало светло, как днем. Казалось, что камушки и комья грязи вспыхнули огнем. Только огонь был зеленоватым и не обжигал кожу. Седьмой встал на четвереньки и пополз обратно во тьму норы. Он не понимал, что происходило. Тишину нарушил крик. Земля пришла в движение. Седьмой вытащил револьвер, но потом бросил его. Патронов все равно не было.

Один из камней начал раздуваться, как шарик. Камень на глазах увеличивался в размерах. Последовала серия вспышек, сопровождаемая женскими криками. Седьмой зажал уши руками.

Всюду мелькали необычные картины. По револьверу заплясали электрические разряды, Курносый закрутился, как волчок. По стенкам норы пошли трещины, из которых принялись вываливаться черви.

В раздувшемся до размера большого арбуза камне плавала в жидком зеленом огне кукла. Она походила скорее на плохо сшитого медвежонка: глаза-пуговки, части тела были соединены грубыми нитками, на туловище красовались разноцветные камушки. Лицо же её украшала гигантская улыбка.

Послышался хлопок, огонь вырвался из камня и набросился на Седьмого. Вновь раздался крик.

— Ки-и-и-и-в-и-и-ир!

Сплетения и узлы на кукле оживали, нити вытягивались, выплескивая звезды в нору. Седьмой закрыл лицо руками, но все равно свет вгрызался в глаза, грозя ослепить навсегда. Звезды ударялись в него, превращались в пауков, по тельцам которых плясали электрические разряды.

Седьмой словно разделился на две части: одна его часть боролась с огнем, охватившим нору, другая пробивалась сквозь землю и неслась к звездам. Он по-прежнему видел все обычным зрением и в то же время мог смотреть на Норовые места, на Крылатых, летающих вокруг его ямы. Картинки складывались в мозгу, перемешивались. Крылатые превращались в камни, камни превращались в Крылатых. Неведомая сила подняла в воздух труп Червивого короля, а затем бросила на камни. В груди монстра раздался хруст. Через мгновение Червивый король вдруг стал… деревом. Седьмой не мог объяснить подобную метаморфозу. Монстр превратился в старый дуб, покрытый зеленоватой корой. Но в то же время ствол был прозрачным, внутри которого застыл Червивый король.

В ночном небе возникла дырка. Возможно, неведомая сила прорыла коридор сквозь пространство. Седьмой не знал наверняка. А потом в «дырку» заглянул гигантский глаз — с той стороны. Это взгляд придавил Седьмого. Зрачок размерами в миллионы световых лет рассматривал мир, в котором остатки человечества боролись с неведомыми тварями. Рассматривал мир, в котором выживал Седьмой.

Все исчезло.

Потом возникло снова.

Седьмой пытался закрыть глаза, не думать о происходящем, но неведомые силы вкручивали в мозг образы чудищ.

— Кивир, — шептали камни в норе. — Кивир, Кивир.

Но вот два зрения соединились, и взгляд застыл на кукле. Она тянула бесформенные руки к нему и плакала словно младенец. Пренебрегая грозящими опасностями, Седьмой подполз к кукле и коснулся ее головы.

— Кивир, — сказал он.

Нити, выскакивавшие из тельца игрушки, взлетали и разрывались над Седьмым, некоторые разбивались о его тело. Их прикосновение не причиняло вреда, даже наоборот — придавали силу. Его тело подрагивало, как будто он только что вышел из ледяного душа. В голове гудело. Во рту было сухо, как в пустыне.

Седьмой взял в руки куклу. Он готов был поклясться, что игрушечное тельце вибрировало в такт биения сердца.