— У меня был нервный срыв? — спросила Никола, прежде чем засунуть термометр себе в рот.
— Назовем это выпадением из реальности.
Никола вынула термометр изо рта.
— Какое сегодня число? — спросила она.
— Второе августа.
— Не может быть!
— Пусть это тебя не тревожит. Позже я все тебе объясню.
— Я находилась в больнице для душевнобольных?
— Нет, ты жила здесь; твое поведение внешне почти не отличалось от нормального. Пусть это тебя не беспокоит, Ники. Все объясняется особыми обстоятельствами.
— Мне давали наркотики? Эти цвета... сны... видения... или это были не видения? Господи, неужели это было реальностью?
— Возможно, иногда тебе давали наркотики.
— А в другие моменты?
— Пуул тебя загипнотизировал.
— Эван...
Никола смолкла.
— Да?
— Мне это снилось, или я правда...
Она снова остановилась.
— Да, — сказал Эван, — и все же в каком-то смысле нет. Тыне контролировала свои действия.
— Эван, как я могла! — воскликнула Никола и заплакала; когда ему удалось ее успокоить, она подавленно произнесла: — Что ты обо мне, наверно, думаешь! Почему ты так добр со мной? Как можешь разговаривать со мной после того, что я сделала?
— Я был наказан за то, что медлил столько месяцев, — сказал Эван. — Не жалей меня. Я держусь с тобой так, будто ничего не произошло, потому что, повторяю, ты не отвечала за свои поступки... Ники, какой момент еще сохранился в твоей памяти достаточно отчетливо?
Никола проглотила слюну.
— Когда ты сделал мне предложение. А я спрашивала себя, почему я не могу произнести «да».
— Хорошо, — сказал Эван. — С этого и продолжим. Ники, ты выйдешь за меня замуж?
Никола снова сделала глотательное движение.
— Эван, ты — самый лучший человек на земле, я просто не заслуживаю...
— Избавь меня от сцены самобичевания. Ты меня любишь?
— Больше всего на свете, но...
— Значит, ты выйдешь за меня?
— Я бы охотно сделала это прямо сейчас, если бы могла, — без колебаний сказала Никола.
Заметив, что Эван облегченно расслабился, она счастливо улыбнулась ему.
Франсуаза Саган
Хранитель сердца
Дорога, окаймляющая океан у Санта-Моники, вытягивалась, прямая и бесконечная, под колесами ревущего «ягуара» Пола. Было тепло, и влажный воздух пах бензином и ночью. Мчались мы со скоростью 90 миль в час. Как все, кто ездит быстро, Пол вел машину с небрежным видом; на его перчатках, как у профессиональных гонщиков, были аккуратные дырочки для костяшек пальцев, и оттого его руки казались мне немного отталкивающими.
Меня зовут Дороти Сеймур, мне сорок пять лет, лицо немного увядшее, так как ничто в жизни серьезно не» препятствовало этому. Я пишу киносценарии, и довольно удачные, и все еще привлекательна для мужчин, наверное потому, что и они привлекают меня. Я одно из тех ужасных исключении, которые позорят Голливуд; в двадцать пять, будучи актрисой, я имела колоссальный успех в экспериментальном фильме, в двадцать шесть покинула фабрику грез, чтобы промотать свои накопления с художником-авангардистом в Европе, в двадцать семь вернулась никому не известная, без единого доллара и с несколькими судебными исками на руках.
Видя мою некредитоспособность, студия прекратила судебное дело и решила использовать меня как сценариста: мое славное имя уже не производило никакого впечатления на неблагодарную публику. Мне это даже нравилось: автографы, фотографы и награды всегда утомляли меня. Я стала Тем, Кто Мог Бы Иметь (как какой-нибудь индейский вождь...). Тем не менее хорошее здоровье и богатое воображение — тем и другим я обязана ирландскому Дедушке — заработали мне определенную репутацию за сочинение глупостей в цвете, которые, к моему глубокому удивлению, еще и хорошо оплачивались. Исторические ленты, RKB например, особенно повышали мой авторитет, и в ночных кошмарах мне являлась Клеопатра, с горечью восклицая: «О нет, мадам, я не говорила Цезарю „Войди, о властелин моего сердца!“».
Между тем властелином моего сердца, или по крайней мере тела, в тот вечер предстояло стать Полу, и я заранее зевнула.
Пол Бретт, кстати, очень интересный мужчина, элегантный, обходительный, представлял интересы RKB и других кинокомпаний, оберегал от покушавшихся на их собственность. Его достоинства котировались столь высоко, что Памела Крис и Лола Греветт — два самых значительных символа секса для нашего поколения, в течение десяти лет пребывания на экране пожиравшие состояния и сердца мужчин, опустошая к тому же их портсигары, даже они без памяти влюблялись в него, а после разрыва закатывали истерики. Словом, Пол мог по праву гордиться славным прошлым.