Дьявольская сила

Среди всех застывших фигур восковая копия ужасного доктора-карлика выделялась сразу, возможно, потому, что на нее падал луч света от висящей над ней лампы. Хьюсон еще раз поразился мастерству неизвестного ему ваятеля, сумевшего передать в воске сущность этого маньяка-убийцы, быстро взглянул в застывшие глаза, а затем резко отвернулся.

— Он всего лишь восковая фигура, как и остальные, — пробормотал Хьюсон себе под нос. — Все вы не из плоти, а из воска.

Все они из воска, но ведь восковые фигуры не могут двигаться! Нет, самого движения он не заметил, но не мог не признать, что за те несколько секунд, что он смотрел на доктора Бордетта, в группе стоящих перед ним фигур произошли определенные изменения. Крип-пен, к примеру, чуть повернулся влево. А может, подумал Хьюсон, это иллюзия? Просто он сам, поворачиваясь, сдвинул кресло? Журналист глубоко вздохнул, как штангист, готовящийся к поднятию рекордного веса. Он вспомнил слова, которые неоднократно слышал от редакторов, и громко рассмеялся.

— И они еще смели говорить, что у меня нет воображения!

Хьюсон раскрыл блокнот и быстро записал:

«Могильная тишина и окаменелость фигур. Словно попал на дно моря. Гипнотические глаза доктора Бордетта. Кажется, фигуры двигаются, когда на них не смотришь».

Он захлопнул блокнот и воровато глянул через правое плечо. Движения не услышал, не увидел, но шестое чувство подсказывало ему: было, что-то было. А Лефрой нахально улыбался ему в глаза: «Это не я! Я не шевелился!»

Разумеется, он не шевелился. Ни он, ни другие. Просто разыгрались нервы. Или нет? Разве Криппен не двинулся вновь, пока он глядел в другую сторону? Нельзя доверять этому проходимцу! Стоит отвести глаза, как он пользуется этим, чтобы изменить позу. И остальные делают то же самое! Хьюсон оторвался от кресла. Он уходит. Не будет он проводить ночь среди восковых фигур, которые двигаются, когда на них не смотрят.

…И вновь сел. Трусливо и абсурдно. Это восковые фигуры, и они не могут двигаться. Главное, помнить об этом, и тогда все будет хорошо. Но почему ему так неспокойно? Словно что-то, находящееся за границами разума, носится в застывшем воздухе, не нарушая его тишины.

Опять он обернулся, чтобы встретить мягкий и одновременно мрачный взгляд доктора Бордетта. Затем мгновенно глянул на Криппена. Ха! На этот раз чуть не поймал его! «Надо тебе быть поосмотрительнее, Криппен, да и остальным тоже! Если я увижу хоть одно еще движение, разобью на куски! Вы меня слышите?»

Пора уходить, сказал себе Хьюсон. Впечатлений уже хватит не на одну — на десяток статей. Так почему же не уйти? «Морнинг эхо» наплевать, сколь долго просидел он в подземелье. Главное, чтобы он принес хороший материал. Да, но ночной сторож будет знать время его ухода. И управляющий… возможно, в этом случае управляющий постарается забыть о пятифунтовом банкноте, который ох как не помешает. Спит ли сейчас Роза, подумал Хьюсон, или лежит с открытыми глазами и думает о нем. Как она будет смеяться, когда он расскажет, что ему тут чудилось…

Но это уж чересчур! Плохо, конечно, что восковые фигуры убийц двигаются, когда на них не смотрят, но если они еще и дышат, это просто невыносимо! А кто-то дышал! Или это его собственное дыхание. Или… неужели кто-то из них — тот, кто дышал, — заметил, как он прислушивается, и затаил дыхание.

Хьюсон завертел головой, оглядываясь. Отовсюду на него смотрели равнодушные восковые глаза, но он чувствовал, чувствовал, что каждый раз опаздывает на ничтожную долю секунды, чтобы заметить движение руки или ноги, открытие или сжатие губ, подергивание век. Восковые фигуры были словно непослушные дети в классе, которые шепчутся, елозят и смеются за спиной учителя, но стоит тому только повернуться, смотрят на него невинными газами.

Но такого не могло быть! Просто не могло! Он должен вернуться из мира фантазий к реальной жизни, к повседневности бытия. Он, Раймонд Хьюсон, журналист-неудачник, но живой человек, а все эти фигуры, окружающие его, слеплены из воска и не способны ни двигаться, ни дышать. И что из того, что изображают они убийц? Сделаны-то они из воска да опилок, и их единственное назначение — развлекать заезжих туристов.

Вот так-то лучше! А что за забавную историю рассказали ему вчера…

Он вспомнил ее, но частично, не всю, потому что требовательный взгляд доктора Бордетта заставил его обернуться, а затем резко развернуть кресло, чтобы оказаться лицом к лицу с обладателем этих ужасных гипнотических глаз. Глаза Хьюсона широко раскрылись, губы скривились в злобной ухмылке.

— Ты двигался, черт побери! — крикнул он, — Да, двигался. Я все видел!

И вдруг — замер, застыл с остановившимся взглядом, словно путник, замерзший в арктических снегах.

Доктор Бордетт никуда не торопился. Лениво сошел он с пьедестала. Приблизился к краю платформы, возвышающейся над полом на два фута. Приподнял плюшевый канат ограждения, подлез под ним, слупил на пол, сел на край платформы, глядя на Хьюсона. Затем кивнул и улыбнулся.