Мой дорогой, я, понятное дело, вынужден проскочить через детали эпохи — мне надо поскорее подойти к моменту, с которого и начинается моя история. Мадмуазель Отеклер было примерно семнадцать. Бывший красавец Дыроверт, окончательно превратившийся в старика, овдовевший и морально убитый Июльской революцией, которая одела дворян в траур, разогнала их по замкам и обезлюдила его зал, безуспешно сражался с подагрой, нисколько не пугавшейся его вызовов[88]
и крупной рысью направлялся на кладбище. У врача, умеющего ставить диагноз, это не вызывало сомнений. Это было уже видно глазом. Я знал, что он долго не протянет, но тут однажды утром виконт де Тайбуа и шевалье де Менильгран привели в фехтовальный зал молодого местного аристократа, выросшего вдали от В. и вернувшегося к себе в замок после недавней смерти отца. Это был граф Серлон де Савиньи,«Вас не задеть, мадмуазель, — сказал он ей с изящной учтивостью. — Не предзнаменование ли это?»
Не победила ли страсть уже тогда самолюбие молодого человека?
Начиная с того вечера граф де Савиньи ежедневно приходил брать уроки в фехтовальном зале Дыроверта. Замок его находился всего в нескольких лье от В. Он быстро пролетал их то верхом, то в коляске, и никто не обращал на это внимания в болтливом, как птичье гнездовье, городишке, где самые незначительные мелочи пришпиливались на булавку языков: увлечение фехтованием объясняло все. Савиньи ни с кем не откровенничал. Он даже избегал брать урок в то же время, что остальная молодежь города. Этот юный де Савиньи был отнюдь не лишен глубины. О том, что было у него с Отеклер, если что-нибудь, конечно, было, не знал или не догадывался никто. Брак его с мадмуазель Дельфиной де Кантор, о котором давным-давно условились их родители и который из-за давности уговора просто не мог не состояться, был заключен через три месяца после возвращения графа и даже явился для него поводом провести целый месяц в В. рядом с невестой, у которой он систематически проводил целые дни, но вечером столь же регулярно шел брать урок.