Дьявольский эликсир

В какой-то суматохе она велела извозчику ехать назад в полицию, чтобы сказать инспектору, что она не будет давать показаний в суде. «Меня, наверное, не станут принуждать, если я откажусь. Почему я сглупила и не сказала этого сразу?» — сетовала Прюденс.

Когда они оказались на месте, мисс Семафор как сумасшедшая выскочила из кеба и бросилась в маленькую контору, где видела инспектора. Увы, он только что ушел. Никто не знал — куда и когда вернется. Тогда Прюденс оставила на словах поручение одному из его подчиненных. Она просила передать, что ничто не заставит ее свидетельствовать против миссис Браун или кого-нибудь другого, да и вообще являться в суд. Сделав это, она снова села в кеб и, несколько успокоившись, продолжила свой путь в работный дом.

Швейцаров в работные дома обычно выбирают не по тому признаку, насколько они любезны. Швейцар в приюте Святого Марка не был исключением из общего правила.

— Вы не вовремя, — заявил он, когда Прюденс попросила впустить ее. — Для посещений отведены специальные дни и часы. Могли бы сами догадаться и не беспокоить людей попусту.

Мисс Семафор продолжала упрашивать швейцара, но тот остался глух к ее мольбам.

— Никак нельзя, — упорствовал он. — Приходите в среду с трех до шести. Чего шуметь-то?

Прюденс все настаивала, и тогда швейцар, потеряв терпение, посоветовал ей «убраться подобрупоздорову, а не дожидаться, когда ее вытурят». Испугавшись, мисс Семафор поспешила к своему кебу и, рыдая, велела извозчику ехать в Южный Кенсингтон. Измученная усталостью и волнением, она вернулась на Биконсфильд к самому обеду. Дорого бы она отдала за возможность не являться к столу, но все же решилась спуститься. Болезненный страх обратить на себя внимание мучил ее беспощадно. Когда Прюденс заняла свое место за столом, постояльцы, как ни странно, рассуждали о Диккенсе.

— Диккенс — это писатель, которого я никогда не читала, — сказала миссис Дюмареск.

— В самом деле? — отозвался майор Джонс. — Почему же?

— Моя любезная матушка не одобряла его произведений. Все, что мне попадалось из его книг, заставляло меня разделять ее мнение.

— Но никто, кажется, не считает, что Диккенс описывает что-то предосудительное.

— О, предосудительного в том смысле, какой вы придаете этому слову, пожалуй, ничего и нет. Но это не главное. Просто он постоянно описывает людей, вовсе не принадлежащих к нашему кругу.

— В газетах пишут, что принцесса посетила вчера автомобильный завод, — внезапно обратилась миссис Уайтли к миссис Дюмареск.

Миссис Уайтли говорила невнятно и сильно картавила, чем, вероятно, и объяснялся неожиданный ответ миссис Дюмареск:

— О да, конечно, она должна была их посетить. Это наши старинные друзья. Такие прелестные люди!

Миссис Уайтли удивилась:

— Боюсь, что вы не совсем меня поняли, я говорила об автомобилях.

— О, конечно, — спохватилась слегка сконфуженная миссис Дюмареск. — Автомобили, да, я видела их.

Повисло молчание. Оправившись от смущения, почтенная дама, прихлебывая суп, обратилась к Прюденс:

— Получаете ли вы какие-нибудь известия от вашей сестры, мисс Семафор?

— Да, благодарю вас.

— И как же ее здоровье?

— Не очень хорошо, но все же лучше.

Какие еще неприятные вопросы заготовила почтенная леди, об этом Прюденс могла только догадываться, так как миссис Дюмареск, к счастью, отвлекли. Медицинская дама поинтересовалась ее мнением относительно одного спорного вопроса внутренней политики. Эта тема также живо обсуждалась майором Джонсом и мистером Лоримером, которые, как и большинство джентльменов, проживавших в пансионах, были ярыми консерваторами. Некий новый жилец только что высказал прискорбные радикальные убеждения. Миссис Дюмареск не слышала спора и вежливо попросила, чтобы ей сообщили, в чем он заключался.

— Мой муж заметил, — сказала супруга нового постояльца, — что у бедных на налоги уходит гораздо большая часть средств, чем у богатых. Он стоит за радикальное изменение этого порядка. А вы какого мнения?

— Право, у меня нет никакого мнения на этот счет, — сказала миссис Дюмареск высокомерно. — Я ничего не смыслю в политике.

— О, значит, вы принадлежите к консервативной партии, — отрезала жена нового жильца. — Я всегда замечала, что, когда женщина заявляет, что ничего не смыслит в политике, значит, она тори.

Миссис Дюмареск обиделась.

— Ну, — сказала она после краткой паузы, — мои симпатии весьма естественно принадлежат аристократии, среди которой я провела всю свою жизнь. В военных и дипломатических кругах все консерваторы, и если я и имею склонность к той или иной партии, то немудрено, что принимаю сторону партии моих друзей.

Жена нового жильца, к несчастью, оказалась женщиной горячей и искренней, и потому этого оправдания ей было недостаточно.

— Но зачем же, — продолжила она, — вам, принадлежащей к великому английскому среднему классу, стоять за поддержание системы, враждебной не только бедным, но и тем, кто равен вам?