Дьявольский эликсир

Когда в глубокой старости их отец умер, они переселились в Лондон, считая такую перемену предприятием весьма смелым. Года ожесточили Августу и смягчили Прюденс. Старшая мисс Семафор была грозой всех легкомысленных дам на Биконсфильд. За спиной над ней издевались и ее передразнивали, но никто не хотел вступать с ней в открытое столкновение. Прюденс, мягкосердечная, недалекая и романтичная, напротив, имела большую популярность. Она всегда была готова влюбиться, но случая все как-то не представлялось. Младшая мисс Семафор со своими ужимками, жеманством и уловками, ясными как день, никак не могла взять в толк, что она уже большая, и всякого, кто стал бы ее в этом убеждать, она назвала бы гадким. Власть старшей сестры, распространявшаяся над всеми делами Прюденс, только еще больше развивала ее иллюзию. Августа распоряжалась также и капиталом, на доходы с которого они жили, и редко обращалась с такими вопросами к младшей сестре, разве что когда требовалась ее подпись.

Со всей своей строгостью мисс Семафор-старшая, однако, была вовсе не так сурова, как казалась. Приехав в Лондон, она подсознательно начала сравнивать свою жизнь с жизнью других окружавших ее молодых женщин. Какое-то смутное чувство проснулось в ее душе. Августа вдруг поняла, что была обделена приятными и невинными удовольствиями, и хотела изменить прошлое, но как именно, она и сама толком не знала. Все это вызывало в ней непреодолимое желание омолодиться, вернуться назад и хоть немного насладиться жизнью. Так что многие из ее неприятных высказываний объяснялись той горечью, которая иногда переполняет сердце одинокой женщины и заставляет ее говорить себе: «Я страдала, так почему бы теперь и им не пострадать?»

IV Воздушные замки

В тот же вечер мисс Семафор с некоторым смущением сообщила Прюденс о том, что она написала по объявлению в «Лейдис Пикториал» и получила ответ. Та сначала очень удивилась, а потом пришла в полный восторг, тем более что в тот момент она переживала один из своих припадков внезапного осознания того, что она уже не девочка. Прюденс выразила не только полное согласие, но и горячее желание дать половину суммы, если супруга ученого естествоиспытателя будет настаивать на тысяче фунтов. Сестры решили, однако, что нужно поторговаться и предложить ей сначала шестьсот, а потом восемьсот франков. На всю сумму, по их мнению, следовало соглашаться только в том случае, если миссис Гельдхераус окажется неумолимой. Они также решили, что, несмотря на представленные надежные рекомендации, благоразумнее будет поставить на чеке следующее число, чтобы иметь возможность опробовать действие эликсира еще до оплаты по чеку.

— Она очень убедительно рассказывает о своем средстве, — сказала мисс Семафор, — но, конечно, мы ее не знаем. Возможно, она лжет. Как честная женщина — а ее поручительства не дают поводов сомневаться в этом, — она охотно согласится дать нам возможность убедиться в том, что ее эликсир действует. Тысяча фунтов — это крупная сумма, и лучше не рисковать.

— Миссис Гельдхераус говорит, что готова представить тебе доказательство перед покупкой.

— Желала бы я знать какое.

— Может быть, она сама немножко выпьет?

— Ну, этого бы я не хотела. Жалко, зря тратить эликсир.

— Вот что, — немного поразмыслив, обратилась мисс Семафор к Прюденс, — я возьму с собой Туту и попрошу миссис Гельдхераус дать ему немного для опыта. Он ведь животное, понимаешь, и ему понадобится меньше, чем человеку. Какая-нибудь юная особа могла бы нам помочь, но на ней, пожалуй, ничего не было бы заметно. Нашей крохе уже около пятнадцати. С него хватит и одного глотка.

— А что, если эликсир не действует на животных? — заметила мисс Прюденс.

— Почему нет? Я как-то давно читала о воде юности, и там, помнится, говорилось, что он действует не только на людей, но и на насекомых и на цветы. Почему бы ему не подействовать на собаку?

— Августа, милая, что ты будешь делать, когда опять помолодеешь? — тихонько спросила Прюденс.

— О, мало ли что, — уклончиво ответила мисс Семафор.

Августа даже сестре не хотела открывать золотые мечты, вскружившие ей голову, говорить о которых — она это чувствовала — женщине зрелых лет не пристало.

— И сколько же тебе будет лет?

— Ну, если этим можно управлять, то я бы хотела, чтобы мне было лет эдак двадцать восемь. Я буду молода, но не слишком. В двадцать восемь у женщины уже появляется здравый смысл, если, конечно, ей вообще суждено его иметь, и она достаточно сознательна для того, чтобы понимать, чего она хочет. Двадцать восемь — вполне подойдет.

— А я бы хотела, чтобы мне снова было восемнадцать, — заметила Прюденс.

— Это уж слишком. В восемнадцать зачастую бываешь или дурой, или егозой, что совсем непривлекательно для людей, наделенных умом. Впрочем, я согласна, пожалуй, остановиться на двадцати, если это удобнее, но сначала еще нужно выяснить, как действует этот эликсир.