Дьявольский коктейль

Что до Ивена, он счел вопросы технологии и экономики менее занимательными, чем цель. Пентлоу взмахнул руками, привлекая к себе всеобщее внимание, и вопросил со своей обычной горячностью:

- Но зачем все это? Зачем это золото? Вот о чем следовало бы спросить! В чем смысл, а? Все прилагают столько усилий, чтобы его добыть, платят за него такие деньги - а ведь оно совершенно бесполезно!

- Как луноходы, - пробормотал я.

Ивен уничтожающе уставился на меня.

- Его выкапывают из-под земли здесь и снова закапывают под землю в Форт-Ноксе*, вот и все! Разве вы не видите, что это все искусственное? Почему благосостояние всего мира основано на желтом металле, который ни для чего не пригоден?

* Место, где хранится золотой запас США.

- Ну как же, а для зубов? - небрежно заметил я.

- И для радиоконтактов! - добавил Родерик, присоединившись к игре.

Ван Хурен следил за всем этим, словно это была на редкость удачная шутка. Я, однако, прекратил поддразнивать Ивена: побывав в шахте, я почти готов был согласиться с ним.

В тот же вечер я летел обратно в Йоханнесбург на той же самой «Дакоте». Я сидел рядом с Родериком, чувствуя себя несколько усталым. День был довольно жаркий, а мы провели его, осматривая наземные сооружения шахты, глядя, как золото разливают из тиглей в формы, глядя (и слушая!), как дробят руду. Потом еще посетили шахтерское общежитие. Все это отнюдь не пошло на пользу моей разбитой голове. Раз пять я едва не грохнулся в обморок, но не стал поднимать шума, памятуя о том, что пишущая машинка Родерика не дремлет.

Больше всего мне понравилось в общежитии. На кухне готовили обед для очередной смены, которая должна была вот-вот подняться на поверхность, и мы попробовали шахтерскую еду. Там были большие котлы отменного густого бульона, незнакомые мне овощи - у меня не хватило сил спросить, как они называются, - большие ломти рассыпчатого белого хлеба и что-то вроде пирожных, только без крема.

Оттуда мы перешли в соседний бар. Первые шахтеры, вернувшиеся с работы, деловито пили из двухлитровых пластиковых бутылок нечто, на вид похожее на какао с молоком.

- Это местное пиво банту, - сказал нам наш новый проводник, очень любезный, полная противоположность Лозенвольдту.

Мы попробовали. У него был очень приятный вкус, но пивом оно и не пахло.

- А градусы в нем есть, дорогуша? - спросил Конрад.

«Дорогуша» ответил, что есть, но немного. Видимо, оно и к лучшему: один из шахтеров опорожнил свою бутыль единым духом.

Наш провожатый махнул рукой одному из рабочих, сидевшему за столиком со своими товарищами. Тот встал и подошел к нам. Он был высокий, уже немолодой и улыбнулся нам широкой дружелюбной улыбкой.

- Это Пиано Ньембези, - сказал проводник. - Тот самый проверяющий, который утверждал, что кого-то забыли в шахте.

- Так это были вы? - с интересом спросил я.

- Yebo, - ответил он. Потом я узнал, что это значит «да» по-зулусски. Я еще спросил, как будет «нет». «Нет» состояло из щелчка, какого-то гортанного звука и протяжного «а». Европейцу сразу и не выговорить.

- Ну что ж, Пиано, спасибо вам большое, - сказал я. Протянул ему руку, и он ее пожал. Его товарищи заулыбались, наш проводник с шумом втянул в себя воздух, Родерик покачал головой, а Ивен, Конрад и Данило не отреагировали никак.

В глубине бара кто-то зашуршал бумагой, и один из рабочих принес захватанный номер журнала, посвященного кино, с моей фотографией на обложке.

- Это вещь Пиано! - сказал он и сунул журнал мне в руки. Пиано немного смутился. Я мысленно поморщился, но взял журнал и написал наискосок под своей фотографией: «Я обязан жизнью Пиано Ньембези». И подписался.

- Он сохранит это навсегда! - объявил проводник.

«Максимум до завтра», - подумал я.

Мы легли на новый курс, и заходящее солнце ударило мне прямо в глаза. Я осторожно приподнял голову с подголовника, чтобы отвернуться. Рана на голове была, может, и неглубока, но болела здорово.

Это легкое движение, видимо, пробудило какие-то уснувшие нервные клетки, потому что я внезапно припомнил, что в забое я был не один.

Нуда, я повернулся, чтобы вылезти вперед ногами, и остановился, чтобы впустить кого-то еще. Я вспомнил даже, что лица его я не разглядел. Так что, кто это был, я не знал.

Но если он был рядом, когда я ударился головой, какого же черта он мне не помог?

Я так плохо соображал, что мне понадобилась целая минута, чтобы прийти к очевидному выводу: не помог он мне потому, что сам же меня и ударил.

Я резко открыл глаза. Родерик смотрел на меня. Я открыл было рот, чтобы сказать ему… и снова закрыл. Нет уж, «Ранд дейли стар» об этом знать совершенно необязательно.

ГЛАВА 11

Ночью надо спать. Но большую часть этой ночи я потратил на то, чтобы привыкнуть к мысли, что кто-то, возможно, действительно пытался меня убить.

Кто это был - я не знал. Зачем - даже не догадывался. И вообще, может, тот человек в забое просто снова ушел, а я об этом забыл?

Но даже если бы я был уверен на все сто - что же мне теперь делать?