Дьявольский коктейль

Хаагнер переводил английский вопрос на африкаанс, потом формулировал ответ, переводил его на английский и только потом открывал рот, что бесило Эвана, но Хаагнер плевал на это и не терял душевного равновесия. Конрада это от души веселило, хотя он старался не показывать вида; как слуга, наблюдающий за тем, как его строгий хозяин падает, поскользнувшись на банановой кожуре.

Теперь мы передвигались на вездеходе Хаагнера, куда Конрад перенес «Аррифлекс», звуковую аппаратуру, желтый ящик, магнитную ленту, карты, блокноты, альбом для эскизов, фрукты, пиво и бутерброды в пластиковых мешочках.

– Олифант[23], – неожиданно произнес Хаагнер, которому Эван уже раза три рассказывал о цели нашей экспедиции, и остановил машину.

– Вон там, внизу.

Мы посмотрели и увидели несколько деревьев, кусты и небольшую речушку.

– Слишком далеко, чтобы снимать, – сказал Эван. – Нужно подъехать поближе.

– Они на другой стороне реки, – сказал Хаагнер. Река Саби. Саби на языке банту означает «страшно».

Я был уверен в том, что он не подначивает Эвана. Хаагнер делился информацией. Узенькая, ничем не примечательная речушка мирно пересекала долину и выглядела ничуть не более страшной, чем Темза.

Хаагнер тыкал пальцем в разную живность, но Эвана не интересовали ни хохлатые сойки, ни зеленые мартышки, ни гну, ни стада грациозных очаровательных антилоп. Его интересовали исключительно кровожадные твари вроде гиен, грифов и, в особенности, львы и гепарды, которые даже здесь встречаются крайне редко.

Больше всего он желал видеть «олифантов». Эван взял на вооружение это местное слово, оно нравилось ему, он повторял его на разные лады так, как будто сам его придумал. Когда Хаагнер показал нам лежащую на дороге слоновью кучу, восторгу Эвана не было границ. Он приказал остановить машину и заставил Конрада отснять не меньше десяти метров пленки в разных ракурсах.

Хаагнер невозмутимо поставил машину так, чтобы Конраду было удобней снимать. Он не скрывал, что считает Эвана сумасшедшим, а я беззвучно хохотал, пока не разболелось горло. Будь слон рядом, Эван заставил бы его сделать дубль – еще две или даже три кучи. Для Эвана это было бы вполне нормальной вещью.

Эван с нескрываемым сожалением расставался с кучей, судя по всему, он размышлял над тем, как использовать ее наиболее символично. Конрад заявил, что мечтает о пиве, в ответ Хаагнер протянул руку и сказал: «Ондер-Саби», что оказалось названием кемпинга, как две капли воды похожего на предыдущие.

– Олифанты есть у реки Салии, – сообщил Хаагнер после короткой беседы с группой своих коллег. – Если мы поедем сейчас, мы сможем их увидеть.

Эван, разумеется, пожелал, чтобы мы поехали немедленно, так что пришлось расстаться с приятной прохладой.

– Сегодня жарко, – сказал Хаагнер. – Завтра будет еще жарче. Еще немного, и пойдет дождь. Тогда все будет зеленым.

– Нет, нет, – забеспокоился Эван. – Мне нужна именно засуха. Сожженная солнцем растительность. Я хочу, чтобы заповедник выглядел так, как сейчас – враждебным, бесплодным, агрессивным, страшным, злым и беспощадным.

Хаагнер ничего не понял. Он долго думал, а потом повторил:

– Через месяц будет дождь, и Парк станет зеленым. Очень много воды. Сейчас воды мало. Речки высохли. Олифанты ходят к большой реке, к Салии.

Мы проехали два километра, после чего остановились около просторной хижины на краю обширной долины. Под нами текла река Салия, и мы действительно увидели олифантов. Большая семья – папа, мама и детки, – весело плескались в воде. Родители поливали детей из хобота.

Место, где остановился Хаагнер, было специальной площадкой, поэтому он позволил нам выйти из машины. Мы с удовольствием размяли ноги и полезли в красный ящик. Потом Конрад держал в одной руке камеру, в другой – банку с пивом, а Эван, чрезвычайно возбужденный, пытался заразить нас своим энтузиазмом.

Я присел рядом с Хаагнером и распаковал бутерброды. Было не меньше тридцати пяти градусов в тени. Хаагнер предупредил Эвана, чтобы он далеко не уходил и не дразнил львов, но Эван был уверен, что с ним ничего не может случиться, и оказался прав. Он убедил Конрада пройти с ним метров сорок по направлению к реке, чтобы съемка была выразительней. Хаагнер беспокоился и кричал, чтоб они вернулись. Он сказал мне, что его непременно вышвырнут с работы, если он будет вести себя иначе.

Вскоре Конрад вернулся. Он заявил, что слышал, как в кустарнике рычало «неизвестно что».

– В заповеднике тысяча двести львов, – сказал Хаагнер. – Если хотят есть, нападают. Только львы убивают на территории заповедника тридцать тысяч разных животных за год.

– Господи! – вздохнул Конрад. Видно было, что замысел Эвана с каждым часом нравится ему все меньше и меньше.

Через некоторое время пришел Эван, целый и невредимый. Хаагнер смотрел на него с ненавистью.

– На севере олифантов больше, – сказал он с нажимом, давая понять, что олифанты любят жить вне его района.

Эван немедленно успокоил его.

– Завтра. Завтра мы поедем на север и заночуем в кемпинге Сатара.