Патер благосклонно улыбнулся и кивнул, сложив руки на время молитвы, прежде чем тоже сесть и отпить лимонада. Песня по радио сменилась чем-то на грани мата, но Родан либо не слышал этого, либо ему просто было удивительно всё равно. Девушка это заметила и лишь иронично вздёрнула бровь: она такие песни не любила, но ей было немного лень вставать и переключать на другую радиоволну, куда важнее было выяснить некоторые моменты у ксендза.
— А Вы сами из этого городка?
— Нет. Я из другой страны, — прикрыв глаза и впервые за день приняв расслабленный вид, Родан с удовольствием сделал ещё три глотка, осушив почти весь стакан сразу и по-звериному облизнув губы от прозрачных капель, словно собирался вонзить клыки в чью-то шею или наброситься в порыве страсти.
— И почему решили стать проповедником и нести просвещение в массы? — внимательно смотря на все больше напоминающего хищника мужчину, спросила Ринити. Этот вопрос она задавала всем, но всё же этот ксёндз удивлял больше остальных.
— С самого рождения отец и мать учили меня молитвам, а Господь наставлял на путь истинный. Я лишь мост, через который души могут услышать отца своего, и я хочу помочь им обрести бога.
Девушка едва заметно улыбнулась: эту песню в различных интерпретациях она слышала чуть ли не каждый раз. Ринити стащила один блинчик и, свернув его в трубочку, немного откусила.
— Вкусно.
— Да, Генри — настоящее чудо… Из-за небольшого проступка в детстве от него отвернулся весь город и отказались родители. Десять лет он пытался учиться со всеми и поступить в институт, но не смог прижиться. Только здесь он нашёл приют и покой, понимание. Здесь он знает, что он нужен, что его всегда простят, — Родан приоткрыл веки, смотря куда-то за горизонт и явно погружаясь в какие-то образы прошлого. Не глядя свернув блин и обмакнув в мёд, он откусил сразу треть, опять медленно облизывая губы.
Девушка не стала спрашивать, из-за какого же маленького проступка все бросили ребёнка: почему-то ей вспомнилось облегчение на лице Генри, когда ксёндз отпустил его заниматься хозяйственными делами.
— Для людей важно быть нужными.
— Все они нужны Христу. Они должны знать и помнить об этом, — брюнет доел блин, свернул следующий.
— Даже если это те, кто в своей жизни совершает только грехи? — девушка тоже доела блин и налила себе лимонада, сделав большой глоток.
— Они показывают, как греховен человек. Показывают, кем мы станем без заповедей господних, — он повёл плечами, с интересом переводя взгляд на девушку. Видимо, философские споры доставляли ему удовольствие.
— В основном заповеди совпадают с банальными правилами жизни в социуме, — детектив потянулась и лениво прикрыла глаза. — Но в основном люди получают своё при жизни, ибо «на Бога надейся, а сам не плошай».
— Вера возникла раньше правил социума, раньше любого уголовного кодекса. Вера — те корни, из которых растёт человеческая душа, наша мораль и устои, — Родан поднялся, задвинув за собой стул и сложив свою посуду в раковину. Солнце совсем село, на небе загорелись первые звёзды, а кухня тонула в полумраке. — Уже поздно. Доброй ночи, дочь моя, — он сложил руки, покидая кухню и тихо закрывая за собой дверь комнаты.
— Доброй ночи… — Ринити тоже встала и, также сгрузив посуду в раковину, вышла из костёла на свежий воздух.
Выйдя за забор и достав сигареты, она тяжело выдохнула: можно сказать, что день выдался совершенно непродуктивный.
Докурив и выбросов окурок в мусорку, девушка вернулась в костёл и ушла в предоставленную ей келью, сразу же завалившись спать — даже переодеться не успела, как её сморил сон.
Словно она и не спала, перед глазами стоял костёл. Солнце и луна сменяли друг друга чертовски быстро, в итоге замерев на сером грозовом небе. Словно воспоминание из прошлого, которое девушка могла лишь наблюдать со стороны, по дорожке шёл молодой Генри. Его сильно качало и трясло, словно он своими глазами увидел ад. Перед самым порогом костёла он упал на колени, сжав голову руками. Тени деревьев и стен сгустились, погружая всё во тьму, и из этого мрака возник чёрный силуэт с бледным лицом.
Поднялся ветер; Генри отчаянно сжимал пальцами рясу и механически повторял: «я не хотел, она должна быть жива, мне надо…». Тьма сгустилась, поглотив всё, словно два человека плавали в пустоте.
«Это хорошо, что ты любишь кровь. Я буду кормить тебя, как только ты попросишь», — Родан наклонился и поцеловал его в лоб, садясь в призрачное кресло, словно сплетённое из тьмы. Левый рукав рясы истлел до плеча, открывая бледную руку с еле видным узором вен под тонкой кожей. В ладони у ксендза возник стальной скальпель, скользящее движение — и кожа разошлась от локтя до запястья, тут же окрашиваясь кровью. Родан протянул скальпель мужчине, закрывая глаза и прикусывая губу от удовольствия, когда тот трясущейся рукой оставил ещё один шрам, чуть короче первого.