Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Между тем финны были настроены очень решительно. Вопреки ожиданиям Москвы, они отнюдь не встречали советских солдат как освободителей, а, напротив, проявили такой патриотизм, что высокий боевой дух финнов компенсировал их отставание в численности и технике. В подкрепление регулярной армии удалось призвать на фронт большое количество обученных резервистов, и многие из них обладали жизненно важным знанием особенностей местности, а также бесценными навыками выживания и отличной полевой выучкой. Об оптимизме финнов, которым предстояло схватиться с явно могучим врагом, можно судить по шутке, которую часто повторяли той зимой: «Их так много, а наша страна такая маленькая, – говорили солдаты. – Где их всех хоронить?»²⁷¹

Что характерно, советское нападение на Финляндию носило и военный, и политический характер. Как только советские бомбардировщики начали наносить удары по Хельсинки и Виипури[7], а танки и пехота принялись совершать первые попытки прорвать линию Маннергейма, в Териоки[8], первом городке по ту сторону старой советско-финской границы, посадили марионеточное прокоммунистическое правительство. «Финскую демократическую республику» возглавил старый коммунист Отто Куусинен, прославившийся в первую очередь тем, что пережил советские партийные чистки. Но, несмотря на старательные заигрывания с профсоюзами и умеренными левыми, Куусинен оказался в вакууме: коммуниста признавали только московские начальники, и его указы имели силу только в зонах, «освобожденных» Красной армией.

Таким политическим промахам сопутствовали серьезные стратегические неудачи. При всем своем техническом превосходстве Красная армия оказывалась порой крайне негибкой – совсем как «колосс на глиняных ногах». Кроме наивной тактики, ее часто подводила излишняя осторожность: иногда наступление задерживалось на много часов от малейшего сопротивления финнов. А в условиях, когда проехать можно было всего по нескольким дорогам, окруженным непролазными лесами, такая медлительность оказывалась на руку защитникам, и советские атаки быстро оборачивались гигантскими бронетанковыми пробками.

Когда Красная армия застревала вот так на дорогах, финны переходили к контратакам и вволю упражнялись в находчивости и хитрости, которых очень недоставало их противникам. Небольшие, но высокомобильные отряды лыжных войск обходили врагов с фланга и отрезали их от колонн снабжения, пользуясь долгими ночами скандинавской зимы для того, чтобы под покровом темноты разорять обозы и устраивать засады на неприятеля. Между тем пехота пускала в ход самодельную взрывчатку, вроде ранцевых подрывных зарядов или знаменитых «коктейлей Молотова» – бутылок с зажигательной смесью, состоявшей из керосина и дегтя и прекрасно загоравшейся, когда бутылку бросали в воздухозаборники советских танков. Свое название это оружие получило после того, как Молотов заявил по радио, что советские бомбардировщики не бомбят Финляндию, а сбрасывают пакеты с продуктами. Тогда же финны окрестили советские кассетные бомбы «хлебницами Молотова», а скромную зажигательную гранату назвали тоже в его честь – как «напиток, чтобы запивать его подарки»²⁷². Шутки шутками, а коктейли Молотова, массово производившиеся на финском ликеро-водочном заводе, оказались очень грозным оружием.

Со временем финская тактика, поначалу хаотичная, развилась и превратилась в общепризнанный метод. Разделив наступающий советский отряд на части, остановив и изолировав каждую из них, финны систематически уменьшали численность неприятельских колонн, причем сопротивляемость советских войск беспощадно ослабляли и вылазки разведчиков, и суровые зимние морозы. Эта партизанская тактика даже получила особое название – «мотти», от финского слова, означавшего способ заготовки бревен на дрова перед их рубкой. За этим понятием стоял зловещий смысл: окруженные таким способом советские отряды лишь ждали, когда с ним разделаются – или финские солдаты, или лютый мороз.

Суровая северная зима порой и сама – грозный враг. Если финны, привыкшие к крепким морозам, одевались соответственно, то красноармейцам защищаться от холода было почти нечем. Потому от мороза погибало не меньше солдат, чем от военных действий, и финны постепенно привыкали к мрачному зрелищу: их враги неподвижно лежали, оцепенев в той самой позе, в которой подстерегали противника. Впрочем, на выживших порой смотреть было еще страшнее. Однажды к финскому офицеру привели двух захваченных в плен красноармейцев, пораженных снежной слепотой. У них были сильно обморожены руки и ноги. «Через некоторое время, – вспоминал очевидец, – русские ощутили тепло, которое шло от печки, и, спотыкаясь, двинулись к ней. А потом оба положили руки прямо на раскаленный железный лист. И не отдергивали. Они ничего не чувствовали. Так и стояли, а мясо у них на руках шкворчало, как ветчина над огнем»²⁷³.