Дьявольский вальс

«Можешь представить себе меня во главе отделения, Алекс?»

Все другие врачи, с которыми я разговаривал, были настроены на то, чтобы уйти из больницы, но она стремится к повышению по службе.

Враждебность Риты Колер давала понять, что такое перемещение не будет безболезненным. Что это, награда за хорошее поведение Стефани — за не вызывающее толков лечение внучки председателя правления?

Я вспомнил ее отсутствие на собрании в память Эшмора. И ее позднее появление там под предлогом занятости.

Может быть, это и правда, но раньше она нашла бы время для того, чтобы присутствовать на подобном собрании. И сама стояла бы на сцене.

Я продолжал обдумывать ситуацию, искренне желая, чтобы все оказалось не так. Но вот из лавки появилась Стефани, и я понял, что думать по-другому не смогу.

Улыбка удовлетворения на лице.

В руках никаких книг.

Так же, как и Хененгард, она оглядела улицу.

Большие планы у доктора Ивз.

Крыса, прыгающая на тонущий корабль.

Я приехал, чтобы показать ей патрон инсуджекта. Был готов, увидев ее реакцию, объявить о ее непричастности к делу и включить в завтрашнюю очную ставку с Синди Джонс.

Теперь я не знал, на чьей она стороне. Первоначальные подозрения Майло начали подкрепляться фактами.

Что-то не в порядке, что-то не так.

Я опять спрятался.

Она направилась прочь от магазинчика. В том же направлении, что и он.

Дошла до угла, посмотрела направо. Туда, куда пошел он.

Немного задержалась на углу. Все еще улыбается. Затем перешла улицу.

Я подождал, пока она не скроется из виду, затем отъехал от бровки. Как только я освободил место, кто-то мгновенно занял его.

В первый раз за весь день я почувствовал, что принес пользу.

* * *

Приехав домой около пяти, я обнаружил записку Робин, в которой она сообщала, что будет работать допоздна, если у меня нет каких-либо других планов. У меня их было множество, но ни один из них не касался развлечений. Я позвонил ей, услышав автоответчик, записал на него, что люблю ее и тоже буду работать. Хотя в тот момент, когда я говорил это, я еще не знал, над чем именно.

Я позвонил в Центр Паркера. Мне ответил гнусавый высокий мужской голос:

— Архив.

— Пожалуйста, детектива Стерджиса.

— Его зде-есь нет.

— Когда он вернется?

— А кто говорит?

— Алекс Делавэр, его друг.

Он повторил мое имя так, как будто оно было заразным, затем сказал:

— Я не имею ни ма-алейшего представления, мистер Делавэр.

— Как вы думаете, он сегодня ушел насовсем?

— Не могу и этого знать.

— Это Чарли?

Пауза. Покашливание.

— Это Чарльз Флэннери. Разве мы знакомы?

— Нет, но Майло рассказывал, что вы очень многому его научили.

Более длительная пауза, еще одно покашливание.

— Как благородно с его стороны. Если вас интересует расписание работы вашего друга, то я предложил бы вам позвонить в канцелярию заместителя начальника.

— Почему они могут знать?

— Потому что он там, мистер Делавэр. Уже полчаса. И пожалуйста, не спрашивайте меня, почему он там, я не зна-аю. Никто мне ничего не говорит.

* * *

У заместителя начальника. У Майло опять неприятности. Я надеялся, это не связано с тем, что он кое-что делал для меня. Пока я раздумывал над этим, позвонила Робин.

— Привет, как поживает наша малышка?

— Мне кажется, я разгадал, что с ней происходит, но беспокоюсь, не ухудшит ли мое открытие ее положение.

— Как это?

Я рассказал ей.

— Ты уже говорил с Майло?

— Я только что пытался разыскать его, а его вызвали к заместителю начальника. Он, используя компьютер департамента, занимался неофициальным розыском. Для меня. Надеюсь, это не создало для него неприятности.

— О, — проговорила Робин. — Ну, ничего, он выкрутится — это он уже не раз доказал.

— Какая мешанина, — продолжал я. — Это дело вызывает слишком много воспоминаний, Робин. Все те прошлые годы в больнице — восьмидесятичасовые рабочие недели, и все страдания, которые приходится проглатывать. Сколько мусора, с которым я не смог ничего поделать. Лечащие врачи тоже не всегда были в состоянии что-либо сделать, но в их распоряжении, по крайней мере, были пилюли и скальпели. А у меня только слова, кивки, многозначительные паузы и замысловатая поведенческая методика, применять которую мне выпадало очень нечасто. Большую половину дня я бродил по палатам, ощущая себя плотником с плохим инструментом.

Робин молчала.

— Да-да, я знаю, — продолжал я. — Жалость к себе у других вызывает скуку.

— Ты не можешь накормить грудью весь мир, Алекс.

— Ничего себе образ.

— Я говорю серьезно. Ты не менее мужествен, чем другие мужчины, но иногда мне кажется, что ты — страдающая мать, желающая накормить весь мир. Позаботиться обо всем. Это, возможно, и хорошо — только посмотри, скольким людям ты помог. Включая Майло, но….

— Майло?

— Конечно. Подумай, с чем ему приходится сталкиваться. Гей-полицейский, служащий в департаменте, где не признают существования подобных вещей. Официально он не существует. Подумай о постоянном отчуждении. Конечно, у него есть Рик, но это другой мир. Твоя дружба для него как ниточка — связь с остальным миром.

— Я дружу с ним не из благотворительности, Робин. Не надо делать из этого политики. Он просто нравится мне как человек.