Пламб вновь обратил взгляд в ее сторону.
— А-а. Очень хорошо.
Он слегка дотронулся до ее руки. Некоторое время она терпела это, потом отстранилась.
Пламб вновь улыбнулся и сказал:
— Нам надо с тобой посоветоваться, Стефани. Я попрошу мою девочку связаться с твоей и договориться о времени.
— У меня нет девочки, Джордж. У нас на пятерых один секретарь — женщина.
Седовласые близнецы посмотрели на нее так, будто она была заспиртованным экспонатом. Костюм где-то витал.
Пламб продолжал улыбаться:
— Да уж, бесконечно меняющаяся номенклатура. Ну что ж, тогда моя девочка позвонит твоей женщине. Всего хорошего, Стефани.
Он двинулся дальше, сопровождаемый эскортом, остановился от нас в нескольких ярдах посреди холла и оглядел стену, как будто измерял ее.
— Что вы еще собираетесь разобрать, ребята? — прошептала Стефани.
Пламб двинулся дальше, группа скрылась за углом. Я не понял:
— О чем ты?
— О докторе Пламбе, нашем новом главном управляющем и исполнительном директоре. Человек папаши Джонса — Мистер Окончательное Решение.
— Администратор — доктор медицины?
Стефани засмеялась:
— Ты судишь по халату? Никакой он не врач. Просто какой-то доктор-осёл от философии или что-то в этом роде… — Она запнулась и покраснела. — О черт. Извини, пожалуйста.
Теперь пришла моя очередь рассмеяться:
— Не беспокойся, ерунда.
— Ей-богу, очень неловко, Алекс. Ты же знаешь, как я отношусь к психологам…
— Не бери в голову.
Я обнял ее за плечи, она обвила рукой мою талию.
— Я определенно схожу с ума, — тихо проговорила она. — Дошла до предела.
— А в какой области степень у Пламба?
— Бизнес или менеджмент, что-то вроде этого. Он использует ее на всю катушку. Настаивает, чтобы его называли доктором, и носит белый халат. Большинство из его лакеев тоже имеют докторские степени, как эта парочка — Робертс и Новак, его счетоводы-махинаторы. Всем им страшно нравится шествовать в столовую для врачей и занимать там столик. А еще — безо всяких на то причин появляться на наших совещаниях и встречах. Или с умным видом участвовать во врачебных обходах. Разгуливают повсюду, все рассматривают, измеряют и записывают в свои книжечки. Точно так же, как Пламб только что остановился и рассматривал стену. Меня не удивит, если вскоре здесь появятся плотники. Сделают из трех кабинетов шесть, превратив лечебное пространство в административные конторы. А теперь он желает посоветоваться со мной — всю жизнь мечтала об этом.
— А у тебя есть уязвимые места?
— У кого их нет, но общая педиатрия находится в самом загоне. У нас нет ни фантастической аппаратуры, ни героических подвигов, чтобы о нас писали газеты. Самое большее, что мы делаем, это принимаем приходящих пациентов, поэтому от нас больнице меньше всего прибыли. С тех пор как ликвидировали отделение психологии и психиатрии.
Стефани улыбнулась.
— Но даже фантастическая аппаратура не застрахована от неожиданностей, — заметил я. — Сегодня утром, когда искал лифт, я прошел мимо бывшего отделения лучевой терапии. Теперь там какие-то благотворительные фонды.
— Еще один государственный переворот Пламба. По поводу лучевой терапии не беспокойся — у них все в порядке. Переехали на второй этаж, площадь такая же, только вот пациенты находят их с трудом. Но у некоторых других отделений настоящие проблемы — у нефрологии, ревматологии и у твоих приятелей по онкологии. Их загнали в трейлеры на той стороне улицы.
— В трейлеры?
— Так же как в Уиннебейго.
— Но это же крупные отделения, Стеф. Почему они мирятся с этим?
— У них нет выбора, Алекс. Они сами отказались от своих прав. Предполагалось, что их разместят в старой Лютеранской башне в Голливуде — больница купила ее пару лет назад, после того как лютеране были вынуждены отказаться от нее из-за финансовых затруднений. Администрация обещала отгрохать настоящие хоромы для всех, кто согласится переехать туда. Строительство должно было начаться в прошлом году. Выразившие согласие на переезд отделения были выселены в трейлеры, а их места отдали другим. Затем вдруг обнаружилось — Пламб обнаружил, — что хоть денег на первый взнос за Башню и некоторую перестройку было собрано достаточно, все-таки фондов выделили не так уж много, чтобы сделать все остальное, а главное — содержать ее. Пустяк в тринадцать миллионов долларов. Попробуй собрать такую сумму в нынешних условиях — героев уже не хватает, потому что у нас имидж больницы, живущей за счет благотворительности, и уже никто не желает, чтобы их имена красовались на дверях врачебных кабинетов.
— Трейлеры, — повторил я. — Мелендес-Линч наверняка сходит с ума от радости.
— Мелендес-Линч в прошлом году сказал «адиос».
— Ты что, смеешься? Рауль жил клиникой.
— Больше не живет. Он в Майами. Какая-то больница предложила ему место главврача, и он согласился. Слышала, что получает он в три раза больше, чем здесь, а головной боли вполовину меньше.
— Да, я слишком долго отсутствовал. Но ведь у Рауля были все необходимые для научной работы средства. Как они могли его отпустить?