Дьявольский вальс

Я представил себе Чака Джонса, Пламба и одетых в серое близнецов-счетоводов Робертса и Новака, нависших над старым, покрытым плесенью гроссбухом, словно хищники с карикатур Томаса Наста.

Может ли печальное финансовое состояние больницы быть вызвано чем-то большим, чем неблагоприятное демографическое положение и уменьшение денежных поступлений? Возможно, Джонс плохо распоряжался деньгами Западной педиатрической больницы и довел ее до кризиса, а теперь планирует покрыть потери эффектной продажей недвижимости.

И добавить к нанесенному им вреду еще больший вред, получив жирненькие комиссионные с этой сделки.

Стратегически расположенные в хорошо развивающихся пригородных районах.

Как и пятьдесят участков в Уэст-Вэлли, которыми владеет Чип Джонс?

Мимо своего рта не пронесут…

Но, чтобы провернуть сделку подобного рода, нужно соблюсти хотя бы видимость законности, и поэтому Джонс и компания будут демонстрировать непоколебимую преданность этому городскому динозавру, пока он не испустит последний вздох.

И перевод внучки председателя правления на лечение в другую больницу, безусловно, повредит этой политике.

А тем временем могут быть предприняты меры, которые ускорят смерть динозавра.

Можно закрыть клинические программы. Можно мешать проведению исследований. Можно заморозить зарплату и тем самым вызвать нехватку персонала.

Можно создать условия, чтобы ведущие специалисты покидали больницу, а на их места ставить неопытных, тогда врачи, ведущие частную практику, потеряют уверенность в данной клинике и перестанут присылать туда своих платежеспособных пациентов. И вот когда поправить дела уже станет невозможным, именно тогда стоит произнести страстную речь по поводу неразрешимых социальных проблем и необходимости бесстрашно двигаться в будущее.

Разрушить больницу, чтобы спасти ее.

Если Джонс и его приспешники смогут провернуть это дело, на них будут смотреть как на провидцев, обладающих смелостью и предусмотрительностью, способствовавших тому, чтобы вывести шатающуюся богадельню из плачевного состояния и заменить ее оздоровительными центрами для верхушки среднего класса.

В этом есть некоторая жестокая красота.

Люди с тонкими губами, планирующие войну на истребление при помощи блок-схем, балансовых отчетов и компьютерных распечаток.

Распечатки…

Хененгард конфисковал компьютеры Эшмора.

Пытался ли он добыть там данные, которые не имели никакого отношения к синдрому внезапной смерти или к отравлению младенцев?

Эшмор не интересовался лечением пациентов, но его очень притягивали финансовые вопросы. Возможно, он натолкнулся на махинации Джонса и Пламба — стал невольным свидетелем какого-то разговора в полуподвальном этаже или случайно влез в базу данных?

Если он пытался получить выгоду от своих знаний, возможно, за это и поплатился?

Большой скачок, как сказал бы Майло.

Я вспомнил, что мне мельком удалось увидеть кабинет Эшмора, прежде чем Хененгард захлопнул дверь.

Какие научные работы по токсикологии можно проводить без пробирок и микроскопов?

Эшмор при помощи компьютера жонглировал цифрами и из-за этого погиб… А как насчет Дон Херберт? Почему она взяла историю болезни умершего младенца? Почему ее убили за два месяца до Эшмора?

Отдельная история?

Какой-то заговор?

Большой скачок… И даже если один из моих выводов был верным, то какое, черт возьми, это имело отношение к страданиям Кэсси Джонс?

Я позвонил в больницу и запросил комнату 505W. Никто не ответил. Позвонив вновь, я попросил соединить меня с постом медсестер в «палатах Чэппи». У ответившей медсестры был заметный испанский акцент. Она сказала, что семьи Джонсов в отделении нет, они гуляют.

— Есть что-то новое? — спросил я. — Как себя чувствует девочка?

— Не уверена, что смогу ответить. Может быть, вы обратитесь к начальству? Мне кажется, что это доктор…

— Ивз.

— Да, правильно. Я здесь временно и этими пациентами не занимаюсь.

Я повесил трубку и взглянул в окно на верхушки деревьев, которые под лимонными лучами заходящего солнца приобретали серый оттенок. Поразмышлял еще немного над финансовой стороной дела.

Я вспомнил кое-кого, кто мог бы просветить меня в вопросах финансов. Лу Сестер, когда-то незаменимый эксперт в вопросах акций и облигаций, а ныне — исправившийся ветеран «черного понедельника»[41].

Крах захватил его неожиданно, и он все еще отчищал свою замаранную репутацию. Но, несмотря на это, по-прежнему оставался в числе моих друзей.

Несколько лет тому назад я скопил немного денег — работал восемьдесят часов в неделю и сократил свои расходы. Лу обеспечил мне финансовую безопасность, поместив мои деньги в недвижимость на побережье в те времена, когда еще не наступил бум на землю. Затем он удачно продал мои владения и поместил прибыль в акции с голубой каймой и свободные от налогов облигации. Он не спекулировал моими бумагами, потому что знал: занимаясь психологией, я никогда не смогу разбогатеть и потому я не могу позволить себе большие потери.