Дьявольское биополе

— Он маленький и на отшибе. Будний день. Народу мало. Люди толпятся у полотен больших, известных. Валерий нервничал и все тянул время. Я уж ему сказала, что нечего дрожать. Как получилось, так и получилось. Орел мух не ловит. Давай, показывай, сравним. Валерий установил свой подрамник… Смотрит мне в лицо и говорит: «Опять кровь на губе. Дай — ка я прижгу ее как следует». Вытащил из кармана пузырек, намочил платок и к губе прижал… Тут со мной позор и случился.

— Какой позор?

— Знаете, что я от тополиного пуха дурею… А тут вздохнула — и поплыло все перед глазами. Картины закувыркались. Мне что пурпур, что Сингапур… Отключилась начисто.

— Ничего не помнишь?

— Ничегошеньки. Очнулась только в такси. Валерий отвез меня домой…

— К себе?

— Нет, ко мне. Так его картинку и не сравнила.

— В такси о чем — нибудь говорили?

— Я себя очень плохо чувствовала.

— Но картину можно было посмотреть на второй день…

— Вечером позвонил Валерий… Голос убитый. Слышу, что стряслось какое — то ЧП. Сперва думала, он переживает из — за моего обморока. Валерий же говорит: «Нина, я бездарь». Оказывается, свез он меня домой, а сам вернулся в музей. Открыл свой холст. Люди смотрели, сравнивали, критиковали… Не в его пользу. Валерий сказал, что жизнь ему сейчас не мила, нужно побыть одному. Даже меня видеть не может. Должен немедленно уехать туда, где нет людей. Сказал, что вернется через месяц, утром, на заре. Я увижу его под своими окнами — он будет стоять с розами.

— И уехал?

— Да.

— Так сразу?

— С творческими людьми это бывает. Лучше куда — нибудь съездить, чем запить.

— Как же учеба, вы?…

— Каникулы. А я все поняла. Разлуки тоже нужны. Любовь без разлук, что роды без мук.

— И адреса не оставил?

— Нет.

— Ни позвонить, ни телеграммы дать?

— Всего же месяц.

— Даже не намекнул, где будет? Деревня, город, республика, в конце концов государство…

— Почему же не намекнул. Даже сказал. Устроился в экспедицию.

— Экспедиция какая?

— Высокогорная.

— Чего ищут — то?

— Снежного человека.

— Да, у такой экспедиции адреса, разумеется, быть не может.

— Неделя уже прошла, три недели осталось.

— Нина, когда тебе было плохо, что Валерий делал?

— Ясно что: мне помогал.

— Ты его по телефону об этом спрашивала?

— Он сам рассказал. Сперва испугался, потом закричал. Подбежала старушка, которая следит за залом. Какие — то люди. Они стали заниматься мною, а Валерий припустил за такси.

— А почему не за «скорой помощью»?

— Он же знает мой дурацкий организм… Очухаюсь. Вручил меня маме. А сам поспешил в музей. Картина — то с подрамником там остались…

— Нина, у меня такой вопрос… Вы с ним были близки?

— В смысле отношений?

— Да, в этом смысле.

— Господи, вопросики хватают за носики.

— Можете не отвечать.

— Жили как муж и жена.

— А вопрос о браке не вставал?

— Как же… вставал. Отложили до окончания Академии. Валерий говорил, что закатим свадебное путешествие вокруг Европы. Говоря проще, круиз.

— Нина, вы этому верили?

— А почему мне не верить? Вы все спрашиваете, намекаете… Известно про Валерия что — нибудь?

— Пожалуй, мои вопросы кончились.

— Да, вы обещали сказать, почему меня допрашиваете…

8

— Нина, вы влюбились в плохого человека.

— Кто, Валерий?

— В очень плохого человека.

— Сергей Георгиевич, не смешите меня. Лучше его я парней не встречала. Он добрый…

— За чужой счет.

— Пусть деньги родителей, да ведь не жмет их. Он верный…

— Бросил тебя и уехал.

— На месяц же! Он талантливый…

— Судишь по его копии?

— Он много знает…

— Хорошо информирован.

— Он умный, во всем разбирается…

— У него хорошо подвешен язык.

— У Валерия широкая натура…

— Это не широта натуры, а театральность.

— Театральность тоже красива.

— Нина, в двадцатые годы был такой известный бандит — Ленька Пантелеев. Скажем, намечалась свадьба нэпманов. Ленька Пантелеев посылал им письмо, что прибудет на свадьбу в девятнадцать часов. Нэпманы, конечно, только смеялись. Ровно в девятнадцать ноль — ноль открывалась дверь и входил Ленька Пантелеев. Во фраке, в цилиндре, в перчатках, и говорил что — нибудь этакое: «Вас приветствует свободный художник Пантелеев». И пускал цилиндр по рукам. Женщины клали в него драгоценности, мужчины — бумажники. Потом Ленька подходил к невесте и одаривал ее самым дорогим бриллиантом. И уходил. Еще он посылал денежные переводы студентам Технологического института от свободного художника Леньки Пантелеева. Старушкам раздавал по мешку муки, отчего в народе ходили слухи, что он помогает бедным.

— К чему вы это рассказываете?

— И этот же Ленька Пантелеев мгновенно убивал женщину, если она не снимала золотого кольца. Вырезал семьи, чтобы не оставлять свидетелей. Мог пытать детей, если родители не отдавали спрятанные деньги и драгоценности…

— Мне — то зачем знать про это?

— Нина, люди бывают двуличными.

— Вам — то какое дело до того, какой Валерка? Это моя забота.

— Нина, мне жаль тебя.

— Только подумать… Мама родная на Валеру не нарадуется, а следователь прокуратуры вызвал в кабинет, чтобы предупредить. Допустим, вы своими шпионскими способами откопали что — то в биографии Валерки… И надо сообщать его девушке? Это честно, да?

— Смотря что откопали.