Дьявольское биополе

— И верно, ничего не понятно. У вас аллергия, а мама любит чай…

— Травяной! У нас целый ящик всяких мят, чабрецов и зверобоев.

— Я тоже чай с травами люблю.

— А я с кухни ухожу, когда она их заваривает.

— Мама его пьет небось с конфетами?

— Нет, с кусковым сахаром.

— Надо с медом.

— Почему?

— Тогда ощущение цветущего июльского луга.

— А от сена я прямо дурею.

— И часто бывают эти аллергические приступы?

— Последний раз был… Ага, когда сумочку потеряла, в июне. Пошла от нечего делать в музей живописи. А перед ним тополиная аллея. Пух этот бежит по дорожкам, аж сугробики наметает. Чувствую, сердце заколотилось, слабость… Присела на скамейку. Какая-то старушка сует под нос флакончик с нашатырем, а мне и так дышать нечем. Посидела, превозмогла себя и в музей все-таки проковыляла. Там воздух другой, без запахов и пыли.

— А в чем же вышла натяжечка…

— Вам так преподнесли…

— Что преподнесли?

— Если человек запахов не переносит, может, он дурной травкой интересуется? Наркухой?

— Не знаю.

— Мама давно просит достать для заварки эфедры. Говорят, растет на Иссык-Куле по склонам гор. Пошла я на рынок за картошкой. Там давно приметила мужика с фруктами, из Киргизии ездит. Ну и завела с ним разговор про эфедру. Милиционер тут как тут: «Кто это травкой интересуется?» Адрес мой записал. Глупость какая-то.

— Видимо, милиционер ошибся.

— Конечно. Мне можно идти?

— Нет, Нина Максимовна.

— А что?

— Еще один маленький вопросик…

— Пожалуйста, отвечу.

2

— Вы упомянули про потерянную сумочку… Что за история?

— А-а, весь день был с приключениями. Сперва с этим пухом, а потом в музее сумочку потеряла. Обратилась к администратору. Но никто не возвращал.

— Потеряли, когда вам было плохо?

— Вряд ли. Потом же билет брала, деньги доставала. Скорее всего, в музее обронила. Там же толчея.

— А что было в сумочке?

— Рублей тридцать денег да всякие женские безделушки. И сумочка денег стоила, польская. Флакончик духов «Жозефина». Мама посылала меня в стол находок, да я не пошла. Если украли, то с концами. Не вернешь.

— Так и пропала?

— Слушайте-слушайте. Думаю, брякну-ка на всякий случай в отделение милиции. Вдруг туда принесли. И только стала вертеть диск, как звонок в дверь. Открываю. Стоит молодой человек интеллигентного вида, улыбается и спрашивает: «Не вы ли Нина Чубасова?» Я киваю. «Получите вашу сумочку». Оказалось, он тоже был в Музее живописи и нашел ее на полу.

— Как же узнал ваше имя и адрес?

— В сумочке письмо лежало ко мне от подружки, из дома отдыха, от Светки. На конверте все есть. Он деликатный невероятно. Говорит: «Извините, что я заглянул в нее».

— Где теперь эта сумочка?

— Вот, с ней и хожу.

— Разрешите взглянуть…

— Пожалуйста.

— Как вы ее носили?

— На плече.

— А как же она могла соскочить?

— Вот здесь ремешок оборвался. Мама пришила.

— Возьмите, спасибо. Как выглядел этот молодой человек?

— Ну, выше среднего роста. Темные волосы до плеч. Бородка скобочкой. Тоненькие усики. Черные очки. Симпатичный, хотя глаза узкие.

— Во что одет?

— Куртка коричневой кожи, кремовая рубашка и крестик на короткой цепочке.

— Золотой?

— Да, на нем все натуральное.

— Ну, а брюки?

— Брюки тоже были.

— Какие?

— Песочного цвета, тонкой шерсти.

— Принес сумочку… Что дальше?

— Пошла его проводить.

— Так сразу?

— Согласитесь, что не каждый бы вернул. И не каждый бы принес на квартиру. Чем отблагодарить? Денег не дашь, обидится. Зайти в дом отказался. Ну, я и пошла проводить до метро. Как бы вместо благодарности.

— Он назвался?

— Да, Валерием.

— Что было дальше?

— Проводила — и все.

— Как шли, о чем говорили…

— Ну, шли набережной, болтали. Я уж позабыла… Солнце за порт садилось. Все красное: и облака, и вода, и чайки. Как будто кусок спелого арбуза в полнеба. Ни домов, ни портовых кранов — сплошное зарево. Мы остановились полюбоваться. Помню, он меня спросил, сколько я вижу цветов и оттенков. Сколько… Да один красный. Так ему и сказала. Знаете, он даже обиделся. «Нина, вы слепая». И насчитал двенадцать. Причем каждый оттенок как-то назвал. Я, конечно, удивляюсь. А он глянул на воду, на небо и грустно говорит: «Нина, это все неправда». Я не ответила. Какая там неправда, когда любому видно. У него от этого неба борода порозовела. Думаю, ну и у меня глаза, наверное, красные, как у кролика. А он говорит: «Нина, это неправда, потому что есть пурпур Ольхина». Я помалкиваю. Что такое пурпур знаю, а об этом Ольхине век не слыхала. Тогда он спросил: «Нина, вы хотели бы увидеть пурпур Ольхина?» Я ответила в том смысле, что какой же дурак не хочет увидеть пурпур Ольхина. Ну… Вот про сумочку и все.

— А дальше?

— А дальше уже не про сумочку.

— А про что?

— Дальше вас не касается.

— Почему же?

— Послушайте, я думала, что вы наркоманов ищете. Потом стала думать, что проверяете всякие кражи. Вот и сообщаю: сумку потеряла, мне ее вернули. Все, вопросов нет.

— Нина Максимовна, вопросы есть. Этот Валерий…

— Что он вам дался? Говорю же, что к сумке человек не причастен. Если вы им интересуетесь, то так и скажите.

— Я и вами интересуюсь.

— С какой стати?

— Потому что вы человек.

— Людей навалом, всеми не заинтересуешься.