Дьявольское биополе

— С этими выездами на места происшествия много курьезов. Однажды вызвали… К набережной подъехала машина и двое мужчин что-то бросили в реку. Свидетели клялись, что труп. Длинное, тяжелое, обернутое мешковиной. И бросали так, как бросают трупы, — за руки, за ноги. Этих типов тут же задержали. Молчат, как отпетые рецидивисты. Значит, свидетели правду говорят. Река глубокая, ничего не видно. Послали за водолазами. На берегу толпа… Что делать? Убийство?

— Дохлую корову сбросили?

— Откуда в городе дохлая корова? Штангу.

— Какую штангу?

— Спортивный снаряд.

— По пьянке, что ли?

— Тут сложнее. У кладовщика числилась эта штанга. Только место занимала. Он ее списал. А списанное имущество положено уничтожать. Попробуй-ка эту стальную дуру уничтожь. Обернули мешковиной и в реку. Инструкцию соблюли.

— В металлолом бы сдали.

— Кто же примет хорошую неиспорченную вещь?

— Смешные у вас случаи.

— Я же говорил, что преступники разные бывают.

— К нам журналист приезжал насчет шефства над колонией…

— Какое шефство?

— Помочь перевоспитывать. Некоторые девчата переписку затеяли, посылки слали. У Нельки Дуплищевой любовь вроде телесериала. Переписывалась, ездила на свиданку, после освобождения он прибыл к ней, подали заявление в загс. И вдруг ему звоночек телефонный от девицы из бывшей компашки. Он Дуплищеву побоку и к той. Заодно магнитофончик прихватил. На память о благородном Нелькином поступке. «Я включу магнитофон; ты придешь, как дивный сон…»

— Непритязательная твоя Нелька.

— Непритязательная… Я же рассказывала вам про одиночество.

— Знаешь, не верю я в это одиночество.

— Как это не верите?

— За одиночество частенько выдают эгоизм.

— Одна посидишь, вот эгоисткой и заделаешься.

— Наоборот: не эгоизм от одиночества, а одиночество от эгоизма.

— Какая разница.

— Существенная. Истинно одинокий человек стремится к людям. А эгоист стремится только к самому себе.

— Есть у нас в госприемке Кира Водоевич. Мандаринчик! Кожа как у лепестка. Одевается под самый последний стиль. Джинсовых сапожек еще ни у кого нет, а у Кирки уже на ногах. Лосьоны из Парижа. И что она делает?

— А что она делает?

— Ждет.

— Ну, и дождалась?

— Фигушки.

— А чего ждет?

— Сама не знает.

— Поэтому и не дождется.

— Что ж ей прикажете: самой на шею вешаться?

— Личностью надо быть, Нина.

— Как это личностью?

— Есть такая заочная служба знакомств. Знаешь?

— Век не бывала.

— Приходит жаждущая познакомиться и связать с кем-нибудь свою судьбу. С ней беседуют, задают множество вопросов. Потом просят пересесть на диван в другом конце комнаты, чтобы была видна фигура и походка. Все это записывается на видеомагнитофон. То же самое проделывают и с мужчинами. Ну а потом по этим роликам выбираются кандидатуры, вступают друг с другом в переписку и уже знакомятся воочию.

— А если на видике нравился человек, а живьем не понравится?

— Возможны следующие попытки. Но дело не в этом. Мой знакомый психолог провел такой эксперимент: он обратился к двадцати пяти девушкам — инкогнито, разумееся, — с разными просьбами. Например, подошел к одной и сказал, что он приезжий, его обокрали, положение бедственное, и попросил денег. Вторую девушку попросил посидеть один день с его больной матерью. Третьей предложил поехать с отрядом в деревню и помочь старухам. Четвертую агитировал принять участие в ремонте храма. И так далее. Из двадцати пяти молодых женщин откликнулись только две. Вот и ответ на вопрос. Нет в них ни социальной активности, ни гражданственности, ни элементарной отзывчивости. Я на такую женщину век бы не глянул, будь она вся в парижских лосьонах.

— Они в этом не виноваты.

— А кто виноват?

— Не забывайте, что мы выросли в эпоху застоя.

— Хорошо устроились.

— Почему «хорошо устроились»? В застой-то?

— Я вот вырос во времена культа.

— Это, конечно, хуже…

— Теперь модно все валить на эпохи. Культа, волюнтаризма и застоя.

— Я, что ли, этот застой придумала? Газеты пишут.

— Ну а ты лично что думаешь?

— Конечно, и от самого человека зависит…

— Именно. А то говорим так, будто поколение семидесятых росло в самое тяжелое время… А кто рос до революции, время легче было? А время гражданской войны — легче? А время культа личности? А время войны? Да и шестидесятые годы не просты: и кукуруза была, и коров отбирали, и интеллигенции доставалось… Бывают в истории хорошие времена-то? У каждой эпохи свои заморочки.

— Сергей Георгиевич, а почему же тогда?..

— Нина, мы болтаем, а нам еще работать. Доедай.

— Нет-нет. Спасибо за чаек, очень вкусно.

7

— Итак, вы пошли смотреть пурпур Ольхина.

— Мы смотрели несколько раз. Про все рассказывать?

— А сколько?

— Раза три.

— Только эту картину?

— Только ее одну.

— Что, так хороша?

— Картина называется «Закат на море». Впереди несколько плоских камней, а за ними море, горизонт и солнце как бы сливаются в один красный цвет. И верно, пурпур. На мой-то взгляд, все это не ах. Валерию, правда, сказала наоборот. Мол, с ума сойти от этого пурпура. А Валерий смотрит и млеет на глазах. У него даже шея дрожит, как у голодного.

— Но почему только к этой картине? В музее же их тысячи…