Дьявольское биополе

— Теперь Валерий не способен ни на какие преступления.

— Именно теперь он его и совершил.

— Когда? Мы почти каждый день были вместе.

— А он его совершил вместе с тобой.

— Чушь какая-то…

— И ты ему помогла.

— Вы с ума сошли!

— Куфелкин Валерий Герасимович вместе с тобой похитил из музея картину Ольхина «Закат на море».

10

— Господи, что вы несете…

— Вы вместе украли пурпур Ольхйна.

— Да он там и висит!

— А после отъезда Валеры ты была в музее?

— Нет.

— Картина там больше не висит.

— Какое-то сумасшествие…

— Нина, сообщение о том, что Валерий преступник, по-моему, ты пережила стойко. Но тебя ждет еще более тяжкое открытие.

— Какое? Что я тоже преступница?

— Ты сказала, что я не понимаю в любви… Нина, но ты ведь тоже в ней ничего не понимаешь.

— Я сердцем чувствую.

— Неужели твое сердце ничего не заметило?

— Что?

— Он такой эффектный, красивый, богатый, эрудированный — и выбрал тебя? Художник — простая работница.

— По-вашему, в меня и влюбиться нельзя?

— Извини, я имел в виду не это. Ты сама не раз подчеркивала, что Валерий выше тебя во всех отношениях.

— Для любви это без разницы.

— Нина, он тебя не любит и никогда не любил.

— Знаете что? Если вы сейчас меня объявите сумасшедшей и отправите в психушку, я не удивлюсь. Валерий преступник, я помогла украсть картину, он меня не любит и не любил… Дальше что скажете?

— Не веришь…

— А кому надо верить: своему сердцу или следователю?

— Нина, ты рассказала, как была одна в музее…

— Ну?

— И тебе стало плохо от тополиного пуха. Женщина подходила и предлагала помощь… Это все видел Куфелкин. Он решил с тобой познакомиться.

— Взял бы и подошел. Повод-то есть…

— Ему надо было так познакомиться, чтобы ты ему поверила безоглядно. Например, в его честность.

— Зачем?

— Он срезает сумочку и приносит тебе домой. Доверие завоевано.

— Но зачем?

— Как привязать женщину? Любовью. И Куфелкин затевает многоактную комедию страсти со свечами, цветами и шампанским. Цель достигнута, ты влюбилась.

— Зачем, зачем?

— Чтобы иметь в твоем лице безвольное орудие.

— Для чего?

— Украсть картину Ольхйна.

— Да как же украсть?.. В голове не укладывается.

— Сперва он приготовил копию картины.

— Сам же рисовал. Ходил с перепачканными руками. Значит, он художник?

— Рисовать он не мог по двум причинам… Во-первых, сделать хорошую копию непросто, тоже талант нужен. Во-вторых, чтобы сделать копию, надо было бы с месяц стоять в музее. Куфелкин не мог себе позволить, чтобы его запомнили люди и, главное, служители музея.

— Но я же сама видела копию.

— Куфелкин заказал ее студенту Академии художеств и солидно заплатил.

— В комнате же стоял мольберт…

— Копия готова. Теперь нужна ты. Куфелкин звонит, ты приезжаешь. Он бреется при тебе и режет твою губу.

— Нарочно?

— Да.

— Зачем?

— Предлагает поехать в музей и сравнить картины. Берет якобы кровоостанавливающую жидкость.

— А она… не кровоостанавливающая?

— Нет. Хлороформ или еще что-нибудь сильно одурманивающее.

— Но он прикладывал ее к губе дома.

— Другую. Так… Музей, зал на отшибе, народу мало, Куфелкин говорит, что у тебя на губе якобы опять выступила кровь. Прикладывает платок, смоченный этой жидкостью. Ты теряешь сознание. Он кричит, чтобы привлечь внимание. Старушка-смотрительница и редкие посетители бросаются к тебе, несут на диванчик. За эту минуту Куфелкин подменяет картину. В этих делах он человек ловкий и опытный. Подменив картину, возвращается к тебе. Якобы вызвал такси.

— Правда, вызвал, мы на нем ехали.

— То самое, на котором вы и приехали. Оно вас ждало.

— Что же… подлинная картина в это время была у Валерия?

— Да. И ему следовало бежать. Как можно скорее. Куфелкин вручил вас маме и смылся. Как ты говоришь, искать снежного человека.

— В музее сейчас висит копия?

— Уже через два часа какой-то знаток удивился… Ничего теперь не висит.

— А я… соучастница?

— Нет. Ты же была орудием бессознательным.

— Как же вы меня нашли?

— Через таксиста. Он дом показал.

— Вы хотите сказать, что Валерий познакомился со мной только для того, чтобы использовать?

— Да.

— Почему именно меня?

— Не знаю, вынашивал ли Куфелкин этот план давно или возник, когда он увидел тебя в обмороке от пуха… Во всех случаях ты ему идеально подошла. Тут он не ошибся.

— Эту роль можно было и сыграть.

— Кому?

— У воров же есть свои… Как они… Подельники, что ли.

— Напарница Куфелкина, Верка-джапаниха…

— Почему «джапаниха»?

— На японочку похожа. Верка-джапаниха отбывает срок за ограбление собора, откуда у Куфелкина крестик. Так что работать ему было не с кем.

— Господи-господи…

— Что?

— Какой вы плохой человек…

— Вот так вывод!

— И образованный, и в возрасте, и следователь… А главного в жизни так и не поняли.

— Да ты никак плачешь?

— Говорит о доброте и милосердии… Общество создали. Где же оно, милосердие-то…

— Нина, в чем дело? Почему ревешь?

— Взрослый дядя вызвал молодую женщину… Для чего же? Чтобы доказать, что ее не любят и не любили.

— Я обязан сказать правду.

— А, задавитесь вы своей правдой…

— Нина, успокойся. На-ка платок, вытри лицо.

— Я бы не смогла быть следователем. Разбить жизнь человеку…

— Разве я разбил?