Читаем Дьявольское биополе полностью

Дьявольское биополе

— Да как можно любимого человека вовлечь в преступление! Как можно задумать другое преступление? Он же знает, что долго или скоро — преступника ловят… Знает, что его подружка Джапаниха сидит. Значит, и тебе уготовил такую же судьбу?

— Зря вы стараетесь. Верю вам, верю. Он вор, преступник, не любит меня… А я люблю. И весь разговор.

— Я тебе еще не все сказал… Из краденого он продает только всякую мелочишку. Ценные картины, уникальные иконы, золото и серебро он копит. Думаешь, для чего?

— Откуда мне знать.

— С награбленным Куфелкин намеревается бежать за границу. Хочет зажить там миллионером.

— Выходит, я стану миллионершей?

— Ты согласна бежать?

— С Валерием куда угодно.

— Да не возьмет он тебя: использует еще на одной краже — и бросит.

— Пусть.

— Как бросил Джапаниху.

— Пусть.

— Нина, у него таких, как ты, были десятки.

— Пусть.

— Он же сломает твою жизнь!

— Пусть.

— Твоя мать выплачет все глаза…

— Пусть.

— Ах, даже так…

— Да, так.

— У тебя не любовь, у тебя похоть!

— Боже, за что же такие муки…

— Ну, опять слезы.

— Я жду ребенка.

— Как?..

— Беременность на третьем месяце.

12

— Да не плачь ты…

— Не могу удержаться…

— Для меня женские слезы тяжелее ругани.

— Сейчас… Вот… Уже не плачу…

— Платок еще от тех слез не просох.

— Сергей Георгиевич, над собой плачу-то…

— Ну, поплакала над собой и хватит.

— Да-да… Бить меня некому…

— Верно, бить тебя некому.

— Все знаю, все понимаю, а поделать с собой ничего не могу.

— Это не только твоя проблема. Знают, что плохо делают, но делают.

— Ведь чувствовала какую-то фальшь…

— В чем?

— В его поведении. Уж слишком… всего было много. Много счастья. Разве бывает много счастья, Сергей Георгиевич?

— Бывает.

— Тогда все в норме?

— Смотря что считать нормой, смотря что считать счастьем…

— А вы знаете, что им считать?

— Мне, Нина, положено знать.

— Как следователю?

— Как человеку, прожившему пятьдесят лет.

— Вы, наверное, все знаете.

— Если бы. Проработав день, покончив с дневными заботами, уже ночью, в тишине, знаешь о чем я себя спрашиваю?

— Не упустить бы какого преступника.

— Спрашиваю, что я за день сделал не так. И нахожу, да не одно, и не два…

— Сергей Георгиевич, про меня тоже… ночью спросите?

— Про тебя я уже сейчас спрашиваю. Правильно ли я говорил с человеком, не понимавшим, что такое счастье?

— До вызова к вам вроде бы знала.

— Я бы учредил должность толкователя, что ли. Объяснять людям, что они счастливы, или как быть счастливым.

— Если счастья нет, то не растолкуешь.

— Дай-ка твой шарфик… Так…

— Что вы делаете?

— Завязываю тебе глаза. Как, ничего не видишь?

— Зачем это?

— Посиди так, посиди… Возьми-ка ручку и распишись.

— Не вижу.

— Попиши, посиди… А теперь пройди до двери. Так, смелее…

— Ой, наткнулась.

— Ладно, иди на место. Ну, стул-то не сбивай.

— Господи, прямо по ноге.

— Развязывай. Так, глянь в окно. Солнышко, небо до звезд, окна блестят, люди улыбаются… Хорошо быть зрячим, а?

— К чему это?

— Объясняю, какое счастье быть здоровым. Разумеется, это только намек на состояние слепого: ты же знаешь, что стоит только открыть глаза… А как тебе объяснить твое же собственное счастливейшее состояние молодости, свободы… Ощущение безмерности жизни и времени, которого у тебя впереди лет сорок… А чувство мира, потому что нет войны…

— Умом я все это понимаю.

— Кто такой — несчастный человек, по-твоему?

— У которого неприятности.

— Нет. Несчастный тот, кто не понял чуда своего существования; тот, кто не понял чуда жизни.

— Все общие слова. Вот кто бы взял да и научил быть счастливой…

— Я научу.

— Ну и как?

— Хочешь быть счастливой — будь.

— Шутите.

— Нисколько. Нина, допустим, тебе предложили два варианта: получить готовый дом или возможность его построить. Что бы ты выбрала?

— Я знаю, как надо ответить: мол, начала бы строить… Но я бы взяла готовый.

— Отсюда и все твои беды.

— Любой незакомплексованный не стал бы корчиться.

— Счастье, Нина, это здание, которое надо построить. Из кирпичиков. Несколько кирпичей я уже назвал: здоровье, свобода, молодость, мир… И, конечно, любовь. Ты ведь не только дом не стала бы возводить, ты и любовь-то взяла бы готовенькую.

— Как это готовенькую?

— Сидишь дома, открывается дверь, входит парень — и все. А дальше пошла сплошная элегантность: свечи, шампанское, бананы, водка со змеей, пурпур… И это любовь? Вместе вы ничего не создали и ничего не выстрадали, не передумали и не помечтали… Впрочем, ты даже ничего о нем не знаешь.

— По-вашему, с шалаша начинать?

— Именно.

— Старомодно. Теперь приданое дают, подавиться можно.

— Ну, и счастливы они, с приданым-то? Каждая третья семья распадается.

— У меня и распадаться нечему.

— Если оставила ребенка, то у тебя тоже будет семья.

— Ребенок без отца…

— Ты же говоришь, что любишь Валерия? Тогда жди его, носи передачи, сообщи о ребенке… Это не пурпур, но это и есть любовь.

— Какие же передачи? Он же еще на свободе…

— Поймаем, это дело времени.

— Сколько ему дадут?

— Не знаю, грехов много. Максимальное наказание — пятнадцать лет…