Дьявольское биополе

Я посмотрел на Мишанина по-новому, словно мы не сидели с ним почти три часа…

Серый костюм с металлическим отливом; голубенькая рубашка и стальной галстук, перевитый бледно-зелеными разводами, как прохладными тропическими лианами; мирные глаза под модной оправой очков; чистое лицо – родинка сожжена; слегка загорелая кожа, цвета чайной розы. Он должен был нравиться, как человек интеллигентный: в конце концов, он обязан мне нравиться по закону, как потерпевший, как обобранный до нитки… Но я не люблю мужчин, которые жалуются на женщин. Она плохая? Так отдай ей вдогонку еще столько же, лишь бы уходила; радуйся, что забрала вещи, а не душу.

– Владимир Афанасьевич, вы раньше женаты не были?

– Был, но тот брак не считаю.

– Почему?

– Мне было чуть за двадцать. Мама заставила жениться на дочке наших старых друзей.

– У меня пропало мое всегдашнее любопытство. Наверняка тут бездна интересного: в наше время мама насильно женит взрослого человека. Но мне хватило первой истории, когда посторонний человек женил его взглядом.

– Чего же вы хотите? – официально спросил я.

– Привлечь бывшую жену и Смиритского к уголовной ответственности, которые путем мошенничества завладели моим имуществом, – ответил он грамотным юридическим языком, побывав, видимо, у адвоката.

– По-моему, это заурядный имущественный спор между бывшими супругами.

Он насупился по-детски: округлились щеки, выпятилась нижняя губа и плаксиво сдвинулись брови.

– А как вас звала мама? – зачем-то спросил я.

– Вовик.

2

Допрос занял первую половину дня. В три часа должен явиться второй заявитель по этому делу, вернее, заявительница – Чарита Захаровна Лалаян. За двадцать минут я сбегал в буфет, глянул на чай – бледный, словно его не заваривали, а настояли на лимонной корочке, – я предпочел нелюбимый мною кофе. Ровно в три я уже сидел за своим столом, ничего не делал, ощущая подкатывающую изжогу; дело в том, что нелюбимого кофе выпил не чашечку, как это делают культурные люди с натуральным напитком, а два стакана, да еще с тремя жареными пирожками изумительной пластики – откусанная мякоть тянулась наподобие жевательной резинки.

Я пошелестел бумагами и еще раз пробежал глазами протокол допроса Мишанина. Но мое сознание почти не воспринимало написанное, прислушиваясь к подступающей мысли…

По-моему, все нами крепко забываемое уходит из памяти, но не из сознания; оно, нами забываемое, сперва превращается в жизненный опыт, а затем в нечто неизмеримое и тончайшее, зовущееся интуицией. Не есть ли интуиция концентрированным жизненным опытом? Говорят, что авиаконструктор Туполев как-то оглядел готовый самолет и сказал: «Нет, не полетит». И не полетел.

Все это шло мне на ум потому, что я не верил в судебную перспективу начатого дела, хотя не допросил ни второго свидетеля, ни подозреваемого. Так бывает: вроде бы и состав преступления есть, и доказательства, и виновный известен, и с коллегами десять раз советовался, а все равно знаешь, что в суде дело рассыплется, как песочное.

Лалаян опоздала на сорок минут. Заполняя лицевую сторону протокола допроса, я все ждал намека на извинение. Но она тоже ждала – моих вопросов.

– Чарита Захаровна, расскажите поподробнее суть вашей жалобы.

Она вздохнула так глубоко, что ее дыхание через стол долетело до меня. Не знаю, что она вдыхала, но выдыхала какие-то приятные духи, отдаленно напоминающие запах жасмина.

– Мирон Смиритский обманул меня на тысячу рублей, – с хрипловатой угрозой, видимо, в адрес Смиритского, – заявила Лалаян.

– Так. Где с ним познакомились?

– Не помню, кто дал адрес… Это неважно, человек он в городе известный.

– Чем?

– Лечит прикосновением рук. Предвидит повороты судьбы. Духовно общается на расстоянии…

– При помощи рации, что ли? – не удержался я.

– При помощи биоволн.

– Вы, тридцатилетняя женщина с высшим образованием, во все это верите?

– Смиритский многим помог. Лично я в него поверила, когда увидела, как он обедает.

– А как он обедает? – спросил я с заметным интересом, чувствуя непроходящую изжогу.

– Принесли ему суп. Он достал золотое кольцо на ниточке и подержал его над тарелкой. Колечко отклонилось, Смиритский есть не стал, придвинул к себе второе, мясо с картошкой. Колечко опять качнулось. Тоже есть не стал. Взял кашу со сливочным маслом, подержал колечко. Оно вновь отклонилось. Заказал тертую морковь. Представьте себе, кольцо не шелохнулось. Тогда он съел. Сама видела. Чем объяснить движение колечка?

– Может быть, паром от горячей еды? – с долей ехидцы предположил я, позавидовав Смиритскому, у которого от таких обедов изжоги наверняка не бывает.

– Теперь этим наука занимается. По телевидению показывали, как женщина биополем катала шарик. Я и сама сталкивалась с прикосновением духа…

– В каком смысле?

– Мне звонил умерший первый муж.