Дьявольское святилище

В застекленном шкафчике напротив лежал взятый в серебряный переплет экземпляр «Майн кампфа», собрания полных ненависти довоенных проповедей Гитлера. Чуть выше стоял искусно вырезанный деревянный орел; его крылья были расправлены, а когти вытянуты так, словно птица хотела схватить величайший труд фюрера и победно воспарить с ним ввысь.

Нарова ощутила внезапную тошноту, однако сумела себя сдержать. Она — на месте. И теперь ей предстоит вытащить из Иссельхорста его самые темные секреты.

Он сделал приглашающий жест в сторону стальных ступенек, которые вели в располагавшуюся на верхнем этаже гостиную:

— После вас.

Поднимаясь по ступенькам, Нарова чувствовала, как Иссельхорст ласкает ее взглядом.

«Пусть ласкает», — спокойно сказала она себе. Теперь уже скоро.

5

Иссельхорст подвел ее к защищенному толстым стеклом окну, полностью занимавшему одну из стен гостиной. Он нажал на кнопку, и темные занавески заскользили в стороны, открывая великолепный вид на город: переливавшийся в солнечном свете Неккар был прекрасен, а пересекавшие реку древние мосты придавали сверканию волн ярко-оранжевый оттенок.

В любое другое время у Наровой захватило бы дух от такого зрелища. Но не этим вечером.

Иссельхорст отошел в сторону, через мгновение вернувшись с двумя стопками. Судя по запаху, это был персиковый шнапс.

Окинув взглядом панораму города, он поднял свою рюмку:

— За красоту. За все прекрасное в этом мире. За нас.

— За нас, — отозвалась она, залпом проглатывая обжигающую жидкость.

Иссельхорст одобряюще улыбнулся.

— Ты пьешь прямо как Ханна Райч!

Он потянулся за бутылкой и, вновь наполнив рюмки, наклонился ближе.

— Ну что ж, настало время раскрыть тебе один маленький секрет: я сплю в кровати Гитлера. Той самой, что была у него в Бергхофе^[11]. Я приобрел ее недавно на довольно необычном аукционе. Она обошлась мне в… кругленькую сумму? Так, кажется, у вас принято говорить? Возможно, ты бы хотела взглянуть на нее?

— С удовольствием, — ответила Нарова. — Но сперва мне хотелось бы поздороваться с Оскаром. Люблю животных — ты, наверное, тоже, поскольку твой дом расположен в лесу.

— Тебе хочется взглянуть на моего пса? Само собой. Идем. — Иссельхорст жестом указал на дверь. — Но скажи, откуда ты узнала об Оскаре? Я тебе о нем рассказывал?

На какое-то мгновение Наровой показалось, что она облажалась, однако в следующую секунду Ирина пришла в себя. Она кивнула в сторону коридора:

— У тебя в прихожей поводок и ошейник с выгравированным именем.

Иссельхорст улыбнулся.

— Умна и красива. Идем. Я познакомлю тебя с Оскаром. Он очень большой, но весьма милый, и скоро ты сама в этом убедишься.

Нарова видела, как Иссельхорст брал с собой на пробежки пса — большую и сильную немецкую овчарку. Она и правда любила животных, однако показать собаку попросила не поэтому. Нужно было, чтобы Оскар увидел ее в компании хозяина и начал воспринимать как друга.

Они прошли мимо большой, написанной маслом картины, которая, как предположила Нарова, скорее всего, принадлежала кисти Матисса. Вне всяких сомнений, она была похищена в годы войны у законных владельцев-евреев и висела теперь на стене у немецкого толстосума-адвоката. Сколько награбленного нацистами добра так и не удалось вернуть, причем в значительной мере из-за людей вроде Иссельхорста.

Она задержалась перед картиной. На ней была изображена обнаженная женщина, развалившаяся на желто-зеленом полосатом диванчике, кокетливо закинув ноги. На коленях у женщины лежала легкая, подобная шифону ткань, скрывавшая интимные части тела.

— Красиво. Завораживает, — заметила Нарова. — И почему стиль художника кажется мне таким знакомым?

Иссельхорст колебался всего мгновение.

— На самом деле это Матисс, — похвалился он с наглой ухмылкой. — «Женщина в кресле», 1923 год.

Нарова изобразила изумление:

— Оригинал Матисса? Ух ты! Да что же ты за адвокат-то такой?

Иссельхорст широко улыбнулся, продемонстрировав идеально ровные зубы.

— Очень талантливый. И некоторые мои клиенты платят мне соответственно.

Они прошли на кухню, где Нарова познакомилась с откровенно заспанным Оскаром. Она умела располагать к себе животных — всегда умела, — так что с немецкой овчаркой они быстро подружились. Однако вскоре Иссельхорст уже вел ее в спальню, где стояла та самая кровать Гитлера; ему не терпелось заняться тем, ради чего, как он считал, они сюда и приехали.

Когда они приблизились к двери, Нарова вдруг остановилась, кивнув головой в сторону гостиной:

— Шнапс. Ну же! Всего по одной рюмочке.

Было заметно, что Иссельхорст — человек, не привыкший, чтобы ему отказывали, — начал терять терпение. Однако в то же время его возбуждал вольный нрав гостьи.

Он улыбнулся.

— А, собственно, почему бы и нет? На дорожку, так ведь у вас говорят?..

Иссельхорст считал Нарову американкой. Она сама ему так сказала, и в тот период она действительно проводила большую часть времени в Америке. Она недавно приняла американское гражданство, хотя родилась в Британии, а большую часть юности провела в России, откуда была родом ее семья.