Диббук с Градоначальницкой

Как человек действия, Туча любил думать только о своих планах. Как человек жадный, он любил, чтобы его планы приносили доход. Как человек алчный, он хотел, чтобы доход его был намного больше, чем у всех остальных. Как человек хитроумный и практически лишенный моральных устоев, он пытался обвести всех окружающих вокруг пальца. Как человек осторожный, он думал, как остаться в безопасности, сохранить свои капиталы и не пострадать. Таков был его жизненный план. Раввин не вписывался никуда – ни в одну из этих категорий.

Туча не знал, что делать со всем этим, как вести себя с человеком, который так сильно отличался от него самого, который для него, Тучи, был пришельцем из совершенно другого мира. Мира, в котором он ничего не понимал. Оттого, растерявшись, не зная, как вести себя в подобной ситуации, он вдруг почувствовал нечто, сильно напоминающее раздражение.

Как нашкодивший школьник, Туча переминался с ноги на ногу. Вся кровь прилила к лицу. Он краснел стремительно, как и все полнокровные люди.

Зачем он явился, этот раввин? К нему, к бандиту? Пристыдить его хотел? Так это поздно. Как большинство людей, привыкших преступать закон и живущих с азартом в крови, Туча ненавидел «воспитателей», читающих скучные, нудные нотации. Ведь они ничего, абсолютно ничего не знали о криминальном мире и при этом брались судить о нем.

Раввин с ходу заявил, что ему не нужны деньги. Туча этого не любил и не понимал. Он не верил людям, которым не нужны деньги, потому что понимал по собственному богатому жизненному опыту – это не может быть правдой. Такие люди лгут, а ложь страшна во всех своих проявлениях. Туча не встречал человека, которому не были бы нужны деньги.

Деньги двигали этим миром, и будь ты хоть за белых, хоть за красных, хоть за фиолетовых, каждый ради денег был готов абсолютно на все. Хоть душу дьяволу заложить. Так считал Туча. И был твердо уверен, что не ошибается в этом.

Была, правда, крошечная категория очень страшных людей – таких он тоже видел. Эти люди действительно не кривили душой, когда говорили, что им не нужны деньги. Но… Плату они брали другим, и это было гораздо страшнее и значительнее, чем деньги.

Они заставляли расплатиться честью, свободой, доверием, здоровьем, иногда – жизнью. Это было действительно страшно. Так что Туча навсегда усвоил, что лучше расплачиваться деньгами.

Но раввин – священнослужитель. Может быть, у него действительно была своя плата? Может быть, у тех, кому было открыто немного больше, чем всем остальным людям, было какое-то свое, особенное отношение к деньгам?

В еврейской общине этот раввин заслужил славу цадика. Цадик – значит святой, благочестивый, светлый человек. Что было святого в старике, который смотрел на Тучу такими усталыми и печальными глазами?

На нем был поношенный, но аккуратный костюм. Стоптанные, но чистые ботинки. Снедала ли его страсть к деньгам, свойственная почти всем остальным людям?

Туча не знал. А потому краснел, как школьник, стоя в своей собственной гостиной, окна которой выходили на море – темное и бушующее, как его душа.

– Вы обращаетесь за помощью ко мне? – Он наконец сдвинулся с места, прошел через комнату и грузно опустился в кресло, которое заскрипело под его весом. – Чем я могу вам помочь? Я бандит. Чем я могу помочь святому человеку?

– Никого не стоит считать святым, – печально улыбнулся раввин. – Я такой же человек, как и ты, сын мой. Какое право мы с тобой имеем судить о святости, если нам обоим присуще столько грехов? А настоящая святость – разве ее кто-то видел в жизни?

– Какие же грехи свойственны вам, ребе? Чем так серьезно вы могли нагрешить?

– У каждого свои грехи. И каждый оценивает их по мере своей собственной совести. К примеру, гнев, который охватывает меня каждый раз, когда я думаю, сколько страданий перенес мой и твой народ и сколько еще перенесет.

– Вы о погромах? – Туча скривился. – Тут надо не гневаться, а действовать. Японец с отрядами самообороны останавливал погромы. С оружием, кстати, в руках. Но вы ведь пришли не из-за этого. Большевики не занимаются погромами, а даже останавливают их. Кстати, тоже с оружием. Так что погромы нам не грозят.

– Достаточно одного повода, чтобы вызвать ненависть тупой и злобной толпы, склонной винить в собственных бедах всех окружающих.

– Опять-таки, тут свойство человеческой натуры. Тут уж я со всеми моими бандитами бессилен.

– Но мы говорили о поводе – достаточно дать один повод, и вековая ненависть вспыхнет с новой силой.

– Все это верно, но при чем тут я? – снова спросил Туча.

– Я пришел потому, что мне необходимо убрать, уничтожить этот повод для ненависти. И своими силами я это сделать не могу. – Цадик склонил голову.

– Ребе, давайте отделим мухи от котлет и малость поговорим за наш хипиш, который вот уже битый час треплет за наши холодные уши, – усмехнулся Туча. – Вам, ребе, не понравятся мои методы решения проблем. Вы плохо представляете себе, кого вы просите о помощи. Для нас замочить, как об локоть высморкаться. Мокруха да разборки – вот так мы решаем проблемы. Вы такого решения хотите, ребе?