Дичь для товарищей по охоте

— Не-ет! — повторил он и пристукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки и бокалы, а соусница опрокинулась на платье дамы. Женщина подскочила со своего места. Официант бросился к ней с полотенцем.

— Три!

В зале зашумели.

Савва подцепил вилкой соленый грибочек и поднес к глазам. Красив!

— Пять, — сказал он, отправил гриб в рот и, отыскав глазами красавицу-гадалку, подмигнул ей.

— Ну-же! Что молчишь? Слыхал? — закричала дама, уже забыв об испорченном наряде, и хлопнула ладошкой бородатого по плечу.

— Ше…шесть! — крикнул тот, покрываясь красными пятнами.

Савва отодвинул тарелку, взял с блюдечка дольку лимона, неспешно посолил, затем, поразмыслив, поперчил, с удовольствием съел, даже не поморщившись, сделал глоток чая, поставил чашку и произнес:

— Восемь.

Музыка почти стихла, только одинокая скрипка продолжала тянуть негромкую мелодию. Цыгане замерли. Красавица-гадалка неотрывно смотрела на Савву.

В полной тишине, сидевшая за столиком у окна женщина с огненно-рыжими волосами, в длинном черном платье, и тоскою по не пережитому пороку в глазах, резко встала с места, опрокинув стул:

— Вот я таких люблю, как он! — бросила через плечо сидящему с ней за столом невысокому мужчине с пышными бакенбардами, одетому в наглухо застегнутый сюртук. — Кабы он меня позвал, я б за ним… я бы… А-а! — махнула она рукой и нетвердой походкой направилась к выходу мимо молча расступившихся официантов.

— Савва Тимофеевич изволили сказать «восемь», — услужливо напомнил официант бородачу.

— А-а-а, де-е-есять! — неожиданным фальцетом прокричал тот.

— Десять? — переспросил Савва, повернувшись к его столику. — Десять тысяч рублей, чтоб эти вот раскрасавицы пели тебе весь вечер? — Он опустил глаза, будто раздумывая, стоит ли торговаться дальше. — Что ж. Твоя взяла. Плати! — Морозов отвернулся, пряча лукавые огоньки в глазах.

Лицо бородатого побагровело. Его спутница оглядела женщин за столиками вокруг торжествующим взглядом. Официант, схватив пустой поднос, подбежал к столику нижегородца. Победитель глотнул водки, извлек из мгновенно похудевшего бумажника пачку денег, пересчитал, недовольно поморщился, что-то бормоча себе под нос, пошарил по карманам, достав оттуда еще несколько смятых ассигнаций, и с победным видом бросил все на поднос.

Скрипка замерла, словно раздумывая, плакать или смеяться и, сделав, наконец, выбор, издала протяжный пронзительный стон, а потом забилась, закрутилась в бешеном ритме мелодии. Цыгане запели и двинулись к столу бородача…

Савва допил чай и, положив на стол деньги, направился к выходу.

Бородатый, жестом заставив цыган замолчать, рванулся было следом, но, не устояв, снова плюхнулся на стул.

— Савва… Тимофеевич… — позвал он. — Слово-то скажите…

— Слово? — Савва остановился и обернулся.

Цыгане, окружавшие стол победителя, расступились.

— Думаю, — Морозов насмешливо посмотрел на него, — должен ты мне в ножки кланяться.

— Кланяться? Я? — бородатый, побагровев, снова сделал попытку подняться, ухватившись за край стола. — С чего это? — почти проревел он.

— Кланяться ты мне должен — за науку. Денег у тебя видно много, а ума — нет. Неужто думаешь, я так глуп, чтобы платить цыганам по десять тысяч рублей за дюжину песен? А ты ради удовольствия перешибить Савву Морозова, не то что десять тысяч готов дать, а черту душу заложишь. Ну, вот теперь и расплачивайся за свое бахвальство. Пусть уж им, — указал он на цыган, — деньги достанутся, чем у дурака в кармане без пользы жить! На доброе дело с тебя денег, небось, не возьмешь?…

Уже у выхода из ресторана Морозова догнала гадалка:

— Не хотела говорить, да чувствую — должна, — сказала она, встревожено глядя на Савву. — Охотников увидела вокруг тебя, барин. С собаками. Гонят они тебя на узкую дорожку, свернуть с которой некуда. Справа — гора отвесная, слева — обрыв.

— А впереди- то что? — прищурив глаза, усмехнулся Савва и затянулся папироской.

— Впереди — мосток узенький, над пропастью, а на другом конце мостка красавица тебя манит. Только ходить тебе на мосток никак нельзя — гнилой он…

* * *

— А ведь я теперь вас припомнил, Савва Тимофеевич! — заулыбался Красин. — Не вы ли, когда я докладывал в Политехническом обществе о работе нашей Бакинской электростанции, так же как сегодня, мучили меня вопросами о технической и экономической стороне дела? Я уж тогда подумал — и что за дотошный человек, на все вопросы хочет получить ответ.

Савва сдержанно улыбнулся.

— Да уж, чего греха таить, заставили вы меня попотеть! — приветливое выражение не сходило с лица Красина.