Диджей

— Мне было четырнадцать, когда дед сдох. Он поймал меня на перестановке пятнашек и разругался. Я тоже орать умел, и сила уже была. Толкнул его. Дед приложился башкой о стену, и его шарахнуло. Онемел, рука не двигается, а глаза еще живые, просящие. Я скорую вызывать не стал. Собрал рассыпанные пятнашки и медленно так складываю головоломку, раз за разом, с первой по пятнадцатую и опять. А дед тужится, тянется к телефону, но я не даю. Наблюдать за смертью оказалось прикольно. Прямо до дрожи.

— Дедушка получил первую пятнашку? — поинтересовалась Нота.

Она помнила об убитом однокласснике Лагушкина и хотела проверить его искренность.

Маньяк покачал головой:

— Дед умер от инсульта. Так врачи написали. А убивать не просто. Этому надо учиться.

— Кто же стал первым из пятнадцати?

— В школе я был хлюпиком, и с фамилией не повезло. Сама догадайся, как дразнили.

Нота мысленно изменила фамилию Лагушкина и выразила сочувствие взглядом.

Лагушкин кивнул:

— Вот-вот! А заступиться некому: ни отца, ни брата. Особо задирался Илюха Антипин. Я ненавидел его, но был слаб, поэтому стал качаться. Дома перекладину соорудил, гантели, эспандер. И сила пришла.

Лагушкин наклонился, поднял с пола костяшку номер 1.

— Мне девятнадцать было. Как-то раз нашел коробочку с пятнашками, смотрел на них и вспомнил смерть деда. Взял первую костяшку и пригласил Антипина в парк выпить коньяка. Он тупой, моих обид не помнит, и согласился. Я напоил его, расспрашивал о мечтах, планах на жизнь. Илюха болтал, а мне приятно — ничего не сбудется. Я повелитель! Выбрал момент и стал душить веревкой. Он чуть не вырвался, паскуда! Пришлось ударить башкой о бетонный люк канализации. Антипин подыхал, а меня распирало от счастья. Он так и помер с открытым ртом. Я впихнул пятнашку ему в глотку и сбросил в люк. Тело не сразу нашли. Подумали, сам упал. Менты тупые.

— Ты умнее всех, — похвалила Нота. — И про вторую пятнашку менты тоже ничего не поняли?

— Это через год было. Мне не терпелось стать мужчиной. Пригласил бабу из соседнего подъезда, шлюху-алкашку. Напоил, поимел, но был разочарован. Выдвинул ящик тумбочки, увидел пятнашки. Алкашка просила еще выпить. Я согласился: пойдем, куплю. Взял гвоздодер. Она удивилась: а это зачем? От хулиганья отбиваться. Поверила, дура. На самом деле, чтобы открыть люк. С Антипиным я пальцы прищемил, кожу содрал. А гвоздодер — вещь! И по башке долбануть, и люк подковырнуть.

— Как прошло?

— Завел шлюху в парк к тому же самому колодцу. Ударил по голове, она закричала. Пришлось добавить, чтобы затихла. Смотрел, как умирает. Это понравилось больше секса. Костяшку номер два вложил ей в трусы, тело сбросил в колодец.

Лагушкин глотнул коньяк, мрачно посмотрел на Ноту. Девушка сморщилась от боли, чтобы маньяку стало приятнее, и спросила, стараясь тянуть время:

— Я буду пятнадцатой?

— Могла стать третьей. Вместо Анжелы.

Ответ оказался неожиданным. Нота ужаснулась:

— Вместо твоей мамы?

— Она кукушка, а не мать! — отрезал Лагушкин. — Нагулялась с рокерами и вернулась постаревшая, никому не нужная. А у меня как раз ломка после убийства шлюхи. Руки тянутся к гвоздодеру. Анжела сюсюкает, а у меня одно желание: ну почему тебя не прикончили до моего рождения. Только так подумал, стал ненавидеть молоденьких дур, которые шляются по клубам и концертам. Поэтому в ночной клуб электриком устроился. Там телок полно, стал выбирать. А потом тебя увидел. Ты Анжелу напомнила. В глазах что-то восточное, и к музыканту клеишься.

— Не клеилась я, а помогала диджею.

Маньяк неожиданно наклонился, схватил Ноту за челюсть и пригвоздил яростным взглядом:

— Анжела тоже так думала, когда музыкантам давала! Я подготовился и проследил за тобой от клуба «Hungry dog». На тебе были наушники.

Нота вспомнила ночь, когда Ринг ушел в обнимку с девушкой, а она следила за ними из ревности.

— Ты прислонилась к стене дома и страдала, — подтвердил Лагушкин. — Этим и спасла себя. Я с удовольствием наблюдал за твоими муками. Потом ты бросила шнур от наушников и свалила. Я подобрал шнур, намотал на руки. Из дома вышла другая девица, по одежде точно из клуба. Да еще довольная собой, смотреть тошно. Я придушил ее и наблюдал, как рожа менялась. Ей плохо, а мне кайф! Костяшка номер три в трусах.

— Софья Легкова. Меня допрашивали, — припомнила Нота.

— А меня не заметили, — похвастался маньяк. — Первое время мне было хорошо, а потом опять стало накрывать. Начал искать ту девушку в наушниках, похожую на Анжелу. В «Hungry dog» тебя уже не было. Стал ходить по другим клубам и нашел в «Перспективе». Там ты уже диджей Нота! А на танцполе девицы, которые одеваются и стригутся как ты. Никчемные фанатки! В точности, как Анжела в молодости.

— Ты мстил матери, — убедилась Нота.

— Не мать она, а фанатка! — взревел маньяк и пошатал нож в ране.

Нота взвыла. Жаркая вспышка боли затуманила взгляд.

Умиротворенный Лагушкин продолжил: