Диета дядюшки Айнтопфа

Подкрепляясь разогретым в духовке игунаком дядюшка Айнтопф принял решение отменить все запланированные лекции — всё равно люди пришли бы не слушать, а глазеть на него, как на бородатую женщину или иной цирковой курьёз. Выйдя повесить соответствующее объявление, он обнаружил на крыльце изрядно упитанную мёртвую кошку; почерк записки, привязанной к облезлому хвосту и желающей приятного аппетита, разоблачал в анонимном шутнике ребёнка, действующего, очевидно, по наущению родителей. Обследовав тельце несчастного животного, несколько суток назад погибшего под колёсами какого-то лихача, дядюшка Айнтопф нашёл, что мясо пока cферментировалось весьма слабо и силы в нём ещё нет, однако после дозаривания в сахарном песке гостинец будет вполне пригоден к употреблению с сётцуру.

Санитарный инспектор, как раз в это время приехавший провести ревизию «Холодной утки», даже не стал заходить внутрь. Почуяв амбре дядюшкиного обеда и узрев самого дядюшку Айнтопфа с разлагающейся кошкой в голых руках, должностное лицо, стараясь дышать ртом, молча выписало предписание, требующее немедленно закрыть кухмистерскую по причине вопиющей антисанитарии, вручило эту бумагу кухмистеру и неподобающе быстро исчезло.

Дядюшка Айнтопф бегло ознакомился с документом и загрустил. «Кажется, меня здесь больше не любят, — пробормотал он. — Придётся мне избавить этот город от своего присутствия!»

Через пару недель, приобретя домишко в сельском уединении и за бесценок сдав в аренду одной из американских сетей ресторанов быстрого питания здание «Холодной утки», чей фасад покрыли надписи вроде «Айнтопф — дурак», бывший кухмистер переехал. Провожал его один полковник Краузе.

Меньше чем через год о дядюшке Айнтопфе забыли так же, как забывают об усопшем, а если вдруг и поминали его за энчиладой и стаканчиком колы, то словно героя старой сказки: давным-давно жил на свете один повар, у которого был волшебный горшочек, умевший варить необыкновенно вкусный и наваристый суп из чего угодно, даже из тухлой рыбы или гнилого мяса... Изредка доходили вздорные слухи — поговаривали, например, что осенью дядюшка Айнтопф купил у одного фермера несколько свиных туш, поместил их в пластиковые мешки для мусора и закопал во дворе, а весной выкопал, — но ни доверия, ни даже особенного интереса эти байки не вызывали.

Сразу после Рождества полковник, которому в сентябре исполнилось восемьдесят шесть, окончательно вознамерился навестить дядюшку Айнтопфа и упросить его вновь поведать о своей феноменальной диете. Полковник надеялся, что теперь с первой же попытки запихнёт в себя хоть килограмм балюта, даже сырого и без приправ, если потребуется, ибо он обзавёлся мощным стимулом, которого ему не хватило в прошлый раз. У стимула имелись длинные белокурые локоны, огромные голубые глаза, пухлые алые губки, умопомрачительные ямочки на румяных щёчках и роскошная грудь. Звали стимул Ирма Блюменкранц. Полковник давал ей от восемнадцати до двадцати двух — он не сумел определить её возраст точнее, а спрашивать посчитал неприличным. Он с первого взгляда влюбился в неё по уши и теперь переживал такие страдания, что юный Вертер, приведись ему ощутить нечто подобное, застрелился бы ещё в первой главе.

Фройляйн Блюменкранц была социальным работником и регулярно навещала одиноких ветеранов полиции. Когда она приходила к полковнику, у него от избытка эмоций просыпалась грудная жаба и обострялась гипертоническая болезнь, так что бравый и крепкий в любое другое время старик немедленно превращался в едва ковыляющую развалину, запивающую таблетки нитроглицерина валериановыми каплями. Полковник сознавал, что в столь непредставительном виде вызывает у Ирмы только жалость и сострадание, ему же хотелось как минимум симпатии. Он надеялся, что если гнилоядение поможет ему скинуть хотя бы лет сорок, а лучше все шестьдесят, у него появится недурной шанс добиться желаемого: однажды он показал Ирме чёрно-белую фотографию, запечатлевшую его ещё в чине майора, и Ирма простодушно заявила, что там он чертовски хорош собой, а револьвер делает его похожим на героя вестерна.

Он действительно был когда-то красавцем: рослым, подтянутым блондином с начальственным подбородком и проницательным взглядом в действительности серо-зелёных, а на снимке просто серых глаз. Объезженных этим ковбоем лошадок, в большинстве своём подобных Ирме мастью и экстерьером, набралось бы на целый табун, но ни одну из них Фридрих, бывший бескомпромиссным холостяком, не пожелал стреножить брачными узами, и впоследствии, сморщившись и обрюзгнув, часто жалел об этом.

Он не боялся умереть, но страшно устал от бессемейного одиночества, становящегося особенно невыносимым в рождественскую ночь.