Диета старика

Дело в том, что наш учитель Семен Фадеенич попросил в тот день моего одноклассника Mитю Зеркальцева принести в школу свой магнитофон, чтобы записать чтение известного литератора на пленку с целью потом еще раз прослушать запись на занятии нашего литературного кружка и подробно обсудить услышанное. Это было осуществлено. Зеркальцев по легкомыслию потом стер ценную и, возможно, уникальную запись, наиграв на эту пленку песни группы "Абба" (тогда была в моде эта шведская группа). Однако, к счастью, я успел перепечатать на машинке текст поэмы Вот этот текст, который мы услышали из уст автора в тот давний светлый день в актовом зале нашей школы:

Видевший Ленина Видевший Ленина Поэма

Дитя, оглянися! Младенец, ко мне;

Веселого много в моей стороне:

Цветы бирюзовы, прозрачны струи,

Из золота слиты чертоги мои.

Жуковский "Лесной царь "

Я шел безлунной темной ночью.

С холма спустился, мрак кругом,

Шагал я прямо, пахло сеном,

Болота тонкий дух стоял,

И издали с шипеньем тихим

Принес мне ветер гниловатый

Известье о еловом лесе,

О мхе, о дальних поездах,

Что мрачно шли в железном гуле.

Звенели в них стаканы чая.

Проводники, кроссворды, сон,

Печенье, минеральная вода

На столиках, дыханье - все

Там проносилось быстро, мимолетно.

Я также знал, что где-то есть деревня,

Собаки лаяли и помнкли о том,

Что враг недалеко - там, заграницей,

Они стоят безмолвною толпою

И ждут.

Беспечные, - я думал, - люди спят,

А кто-то в полусне, весь разогретый, тучный,

Из дома вышел в предрассветный холод

И, ежась, по тропинке

Прошел в нужник, закрывшись за собой.

Во тьме нащупал он карман тряпичный,

Из мягкой байки сшитый, - он висел

На стороне обратной двери,

Сколоченной из досок, в нем - газету

Смяв ее прилежно.

Растер между ладонями, чтоб мягче

Была бумага, а потом

Задумался о чем-то… Может быть,

О том, что где-то высоко над нами

Иная жизнь есть, берег дальний.

Туманный, сладостный. В такие вот минуты

Лишь человек и космос, он и мир.

Они стоят друг против друга, смотрят,

И тишина, безмолвие, безбрежность.

Вокруг.

Вот человек сидит в уборной дачной,

Полупроснувшись, - он еще

В туманах сна затерян. В голове

Блуждают мысли сонные, витые.

Как свечи, бледные, непрочные. Забвенье

Сладкое еще ему туманит

Глаза полуприкрытые. Зрачки

В прозрачный мрак уперлись, шорох

Случайный уши ловят, не заботясь

О том, что опасаться надо

Неведомых, излишних порождений

Огромной ночи, веющей над миром.

Он временно вернулся в этот мир

Из неги снов, из теплоты постели,

Чтобы обряд свершить - необходимый,

Естественный и древний, словно уголь.

Он какает задумчиво и сонно,

Глаза подернутые дымкой поднимая

К проему неба над дощатой дверью.

Он в небо смотрит, тело расстается

С излишками прожеванной им пищи

(Таинственное, я сказал бы, дело!

Все те прелестные порою изысканья

Природы и людей, что мы спокойно,

Без жалости, без страха, без сомнений,

Зубами мелкими, спеша, перетираем,

Размачиваем едкою слюною

И втягиваем внутрь, сквозь пищевод,

В утробу жадную, где все обречено

Материалом стать для нашей жизни -

Ненужное же извергаем вон,

Не думая, в уверенности хладной,

Что так и быть должно. А сколько

Там умыслов изысканных хранится!

Стараний сколько! Трогательных тайн

Почтенной гастрономии - котлеток,

Супов, салатов разных!

Варенья, меда, хлеба, пирожков

И кроликов, когда-то красноглазых!

Бульонов с жирными и нежными очами!

Тортов, пирожных, крема, взбитых сливок…

Ах, царство чудное, отрада для гортани!

О хрупкость влажная эклеров и сардин!

О сытный пар, о ласковый туман,

Курящийся из розовых тарелок!

Паштеты тучные, вареная картошка

Простое блюдо, но однако сколько

В нем прелести загадочной таится,

Когда, посыпав солью этот клубень,

Его дымящимся на вилке поднимаешь!

Да, странно все же устроен человек,

Однако и, пожалуй что, прекрасно),

Да, расстается, и останки эти

Безмолвно падают в холодный, плотный мрак,

В глубокую безрадостную яму, -

Вот если эдак мы с едою поступаем,

С таким чудесным, дружественным сонмом,

С таким родным, необходимым, близким,

То как же с нами этот мир поступит?

Огромный, неизвестный и скользящий,

Неуловимый, бледный, перепрелый,

Темно-сверкающий, космически-блестящий,

Бездонный, заграничный, запредельный.

Ужели будет с нами ласков, осторожен,

Как с хрупкой куколкой, как с ценною игрушкой?

Неужто, снисходительно склоняя

К нам ухо величавое, он будет

Внимателен к младенческим затеям,

К смятенным бормотаньям, к нашим играм?

Неужто будет нас баюкать и лелеять,

И вслушиваться в плач, и слезы

Платком прохладным отирать?

А было бы чудесно!

Но боюсь порою,

Что канем мы в бездонный хладный мрак,

Как испражнения, как трупики сырые

И смрадные, - дымясь, тепло теряя,

Разваливаясь на лету, мы будем

Извечно падать в яму выгребную,

И плакать над собой, и забывать

Зачем и как, и почему, и что,

И для чего когда-то были мы

Субтильны так, оживлены, беспечны?..

Зачем мы пили чай, качались в гамаках,

Писали сочинения, играли

В настольный теннис? В гулкий наш пинг-понг!

Да, печально. Но, может быть, не так

И плохо все?