Диетлэнд

В кафешке «День и ночь» я устроилась за столиком у окна и заказала лимонад и брауни мокко. Я пролистала в блокноте странички, которые исписала в течение недели, – небрежные синие завитушки Литы сменились моей аккуратной плавной черной вязью. Я была рада, что взяла с собой ноутбук – пришло время навести хоть какой-то порядок в записях. Когда я работала на Китти, проводя все дни за ноутбуком в кофейне Кармен, я хотела писать статьи и эссе, но, может быть, сейчас я способна на что-то большее. Мне еще было о чем рассказать, несмотря на путающиеся мысли.

Иконка почтового ящика «Привет, Китти» все еще находилась на рабочем столе ноутбука. Я так и не удалила ее, поэтому щелкнула на нее сейчас, чтобы перетащить в корзину. Но почта вдруг открылась, да так внезапно и неожиданно, будто меня ослепила вспышка фотоаппарата, я невольно прикрыла рукой глаза. Когда же я решилась посмотреть на экран, то увидела, что пятнадцать новых сообщений все же успели просочиться в ящик до того, как эту маленькую шлюпку спустили с огромного корабля «Остен Медиа» несколько месяцев назад. Судя по тому, что ящик отключили, Китти так пока и не нашла никого на мое место. Эти несчастные пятнадцать «девочек» томились в почтовом ящике, их безмолвные крики никто не слышал. Ради забавы я открыла одно письмо: «Привет, Китти. Мой парень говорит, у меня жир на лобке. Как мне…»

– Хэй, леди! – окликнул меня знакомый голос. Сана пришла вовремя, чтобы спасти меня. На ее оклик повернулись головы из всех уголков кафешки, но Сана не боялась привлекать к себе внимание – она знала, что люди все равно будут пялиться на ее обожженное лицо. Я отодвинула ноутбук в сторону и уже прикончила пирожное и выпила весь лимонад, поэтому Сана пошла сразу же к прилавку и вернулась через несколько минут с колой и тарелкой мягких миндальных печений с полосочками из шоколадной глазури на верхушке.

– Ну какие планы на сегодня у нашей Сахарной сливки? – спросила она, открывая баночку колы. Серебряные браслеты Саны съехали с руки на запястье и звонко звякнули о баночку. – Опять белье?

– Не сегодня.

– Это хорошо. А то, сдается мне, однажды придется платить за тебя залог и вытаскивать из тюрьмы. Ты ведь это понимаешь?

– Меня не поймают. Я тихая, как рыбка, быстрая, как мышка.

Она улыбнулась, но сказала:

– А если серьезно, мне стоит за тебя волноваться? Как твоя подруга и дипломированный социальный работник, я обязана спросить. По закону.

– Мне просто нравится делать это, – ответила я, пожимая плечами. Больше она не стала спрашивать. Я не рассказала ей о других вещах, которые делала в последнее время: о том, как выругалась на женщину с ковриком для йоги в супермаркете за то, что она громко фыркнула, увидев содержимое моей продуктовой корзины, и о том, как сунула в сумку кирпич, брошенный в окно «Дома Каллиопы».

– Я тут хотела спросить тебя кое о чем, если ты не против поиграть в социального работника еще пару минут, – начала я. Рассказала, что мне звонили из кабинета врача, но я так и не отменила операцию. – Как я пойму, что Алисия, худышка во мне, действительно умерла? Что, если однажды она воскреснет?

– Как зомби? Чтобы убить зомби, надо выстрелить ему в голову.

– Не сработает, – решила подыграть я. – Она жила внутри меня, помнишь? Чтобы убить ее, придется самой приставить дуло к виску.

Я вновь перешла на серьезный тон и постаралась объяснить Сане, чего я, собственно, боюсь. Жизнь в «Доме Каллиопы», новые друзья, мысли, ощущения были сейчас для меня в новинку, но что, если однажды они потеряют для меня привлекательность и я опять начну грезить об Алисии? Это казалось невозможным, особенно сейчас, когда я сидела в кафе с Саной, но я не могла заглянуть в будущее.

– Жизнь – странная штука, и она никогда не бывает простой, Плам, – сказала Сана, – но иногда наступает такой момент, когда что-то в тебе меняется, и ты не можешь вернуться назад. Думай обо всем этом как о переходе на новую ступень.

Мне нравилась идея внезапного изменения и перехода на новую ступень.

– Но как я пойму, если это случилось? Действительно. Необратимо.

– Если ты не уверена, значит, этого еще не произошло. Ты все еще в движении.

В движении, в пути – именно так я себя и чувствовала. Сана помогла мне понять саму себя. Я знала, что она поможет.

Она заметила мой ноутбук, и я объяснила, что собираюсь перепечатать то, что написала в блокноте. Но о своем желании написать книгу я умолчала. Идея была слишком нова даже для меня, не говоря уже о том, чтобы делиться этим с кем-то. Сана рассказала, как продвигается сбор средств для клиники. Она планировала управлять нью-йоркской клиникой несколько лет, а затем вернуться в Иран, чтобы открыть клинику и там. Мне не хотелось думать о том времени, когда Сана уедет.

Сана продолжала рассказывать о девочках и девушках, которым будет помогать. Многое из того, что она говорила про проблемы девочек-подростков, отзывалось давно забытым эхом у меня в мыслях.

– Я ощущаю некое родство с этими бедняжками, а ты? – спросила она.