Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

– Ой, Ренни, где твое чувство юмора? – вздохнула мать. – Давай не будем сегодня препираться.

Облачко напряжения разрослось, и я поймала себя на том, что стараюсь не смотреть ей в глаза. Насадив на вилку кусочек мяса, я рисовала им узоры в лужице карри, прекрасно зная, что мать терпеть не может, когда играют с едой. Когда наши тарелки опустели, Малабар спросила – скорее из вежливости – не буду ли я против, если она закажет еще бокал вина. Я сказала ей, что хочу вернуться в общежитие, желая хоть в этом настоять на своем. Ее раздражение было явным, но она смирилась, и мы вышли из кондиционированной прохлады ресторана в грязноватые манхэттенские сумерки.

Прежде чем сесть в такси, Малабар крепко обняла меня.

– Ренни, я знаю, что нечасто это говорю, но я ценю все, что ты делаешь для меня. Я буду отчаянно скучать по тебе. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, мам, – отозвалась я.

Она села в машину и опустила стекло.

– Никогда не забывай, что мы с тобой две половинки одного целого.

Я смотрела вслед такси. Машина набрала скорость, устремляясь к квартире Бренды, до которой было меньше двух кварталов. Я где-то слышала, что клетки в человеческом теле полностью сменяются каждые семь лет. Если так, то я уже была совершенно другим человеком, нежели тот, которого моя мать разбудила тогда, в мои четырнадцать лет. А коль скоро я перестала быть тем «я», которым была тогда, то уж точно не могла быть половинкой Малабар.

Вернувшись в комнату, я нашла подарок, который мать оставила для меня на столе: маленькую фотографию в кожаной рамке: мы с ней вдвоем. Я рассматривала ее, совершенно не помня, когда и кто сделал снимок. Мы стояли рядом на террасе дома Малабар, наклонившись вперед, ловя последние лучи послеполуденного солнца. Ее левая рука обнимала меня, исчезая за моей спиной, из-за чего казалось, что у нее нет одной конечности: сосна, голая с одной стороны, борющаяся за солнечный свет.

Глава 11

Университетская жизнь сразу же захватила меня: я подружилась со своими соседями по этажу, писала эссе и зубрила материал к экзаменам, научилась ориентироваться в учебных пожарных тревогах, которые проводились чуть ли не каждые две недели и выгоняли все наше общежитие во двор ни свет ни заря.

Потом однажды поздним вечером, меньше чем через месяц после начала учебы на первом курсе, меня разбудил телефонный звонок.

– Ренни, – сказала мать сразу, стоило мне снять трубку, пронзительно высоким голосом, который давал ясно понять, что она силится не заплакать. Я очумело села в постели. Поначалу показалось, что я вижу дурной сон.

– Ты меня слышишь, Ренни?

Я потерла глаза.

– Да, слышу. Что случилось? С Чарльзом все в порядке?

– Дело не в Чарльзе. Чарльз в порядке, – зашептала она. – Дело во мне. О, милая, у меня такая беда!

Я ждала, слушая ее сорванное дыхание.

– Мне нужна твоя помощь. Я не знаю, что делать… – Тут она разразилась слезами – редкое событие – и пару минут безутешно рыдала. – Мне конец!

– Да что такое случилось? – снова спросила я. – Что бы это ни было, я знаю, мы сможем все исправить. – Отчаянно хотелось утешить ее, но я слышала только всхлипы. – Все будет нормально. Но, мама, я не смогу помочь тебе, если не узнаю, что происходит.

– Эта гадкая бабища… – выдохнула она, и гнев моментально прорвался сквозь ее отчаяние.

– Дыши, мама. Сделай три глубоких вдоха.

Она принялась вдыхать и выдыхать, стараясь успокоиться.

– Ты говоришь о Лили? Мы с тобой говорим о Лили?

– Нет, нет! – Она снова начала всхлипывать. – Это Хейзел. – Мать едва могла говорить. – Эта сука узнала о Бене. И теперь шантажирует меня. Какая ужасная, подлая личность! Говорю тебе, у нее был зуб на меня с того дня, как она начала работать на нас. И это после всего, что я для нее сделала! Доверила ей свой дом. Доверила ей своего мужа.

Адреналин побежал по моему телу, отозвавшись издавна привычным гулом.

– Что именно узнала Хейзел? – спросила я, прилагая все усилия, чтобы голос звучал спокойно. – Какие у нее есть доказательства?

– Да разве это имеет значение?! – Малабар была на грани истерики. – Если я не найду для нее десять тысяч долларов, она все расскажет Чарльзу и Лили. Но даже если я найду эти деньги, то где гарантия, что кошмар на этом закончится? Что помешает ей потребовать еще?

С Хейзел я не была знакома, но она явно оказалась не такой простушкой, какой считала ее моя мать.

– Это более чем имеет значение. Думаешь, у нее действительно что-то есть?

– Не думаю! Не знаю! Что мне делать? – На пару мгновений у Малабар перехватило голос, а потом он зазвучал снова, низкий и решительный. – Я не позволю ей забрать у меня Бена. Бен – все для меня. Абсолютно все. Моя жизнь гроша ломаного не будет стоить, если я его потеряю.