Когда утром в воскресенье, 21 марта, я вышел на улицу, мне сразу стало понятно, что город переживает «большой день». Слово, обозначающее огромные летающие машины врага, носилось в воздухе. Толпа мигом расхватывала свежие листы специальных изданий. По улицам носились мобили с газетчиками, которые чувствовали себя героями. Настроение в городе сразу создалось такое приподнятое, что стало понятно, что появление вражеских летательных аппаратов подействовало на горожан как сильное возбуждающее средство.
Когда прозвучали первые сигналы тревоги от здания бывшего королевского дворца, горожане, вместо того чтобы удирать, выбегали на улицу смотреть на небо, в котором бесшумно скользили неприятельские воздушные машины…
Густав Эрве, которого трудно было упрекнуть в сочувствии к военным властям, писал, что «двум воздушным аппаратам противника удалось пробраться к самому городу и уйти совершенно невредимыми. Они походили на опаснейших мастодонтов!»
Первая бомба упала на город на улице Делон, 78, что в 17-м квартале. Бомба не разорвалась, и из неё вытекла жидкость, похожая на масло. Вторая бомба, начинённая фосфором, упала на улице Женщин, вызвав пожары. На здании, стоящем на улице Делон, чья-то детская рука начертила мелом: «Очень интересно!» А ниже, другим почерком, было выведено: «И вовсе ничего интересного. Просто отвалился кусок трубы». Все жалюзи, закрывающие окна магазинов, были исчёрканы изображениями солдат врага с огромными усами и раскрытыми ртами…
Из здания, в который попала одна из сорока семи сброшенных бомб, вывели старенького японца. Сухой и настороженный, он едва улыбался углами губ, смотря словно загипнотизированный в одну и ту же точку…
Над городом летают патрули авиаторов. Орудия на фортах и Главной башне устремлены в небо и ждут сигналов. По ночным улицам бродят тысячи горожан, с нетерпением и жадностью смотрящих в небо».
Так чем хорош стимпанк? Тем, что этот отрывок взят мной из апрельского (1915 года) выпуска журнала «Русские записки». Статья называется «Циппелиана» и посвящена Парижу в момент немецких воздушных налётов марта 1915 года.
Я просто заменил Париж на «город», парижан – на «горожан», Эйфелеву башню – на Главную башню, 17-й округ стал 17-м кварталом, Лувр – «бывшим королевским дворцом» и пр.
И всё.
Вот чем хорош стимпанк. Он удачно передаёт атмосферу кошмарного балагана.
Фянцыбякин
Встреча британской философской и политической мысли с Россией происходила неоднократно и по разным печальным поводам.
Но моя любимая встреча произошла во время посольства Степана Ивановича Волынского в 1617 году в Лондон.
На руках у посла Волынского была четкая государственная инструкция на крепком листе: «А раздобыть бы казны тысяч на 200 или на 100. Или, если сподобит, по самой последней мере и на 80 тысяч. Или на 70 тысяч. Если же и на 50 тысяч, то брать, а меньше 40 тысяч рублей не брать».
С подобной четкостью мысли англичане столкнулись впервые.
С Волынским говорил английский король Яков, потом с послом России говорил «королевич Чарлус». В конце концов сплавили Волынского к лорду-канцлеру. Лордом-канцлером Британии тогда трудился известный нам всем Френсис Бэкон, барон Веруламский, виконт Сент-Олбанский, основоположник европейского эмпиризма, ярый пропагандист индуктивной методологии научного исследования.
А посол Волынский был человеком простым и храбрым. Постоянно в боях, походах, шрамы, огнестрельные раны, одно ухо, «глаз надорван», три пальца поляки отрубили, в спине татарская стрела. У него инструкция! А барон Веруламский – он из другого, сдобного такого, теста. Годы отданы нахождению различий между полной и неполной индукциями, формулировкам источников человеческих заблуждений («четыре призрака»), опытам с материей.
Разговор Бэкона и Волынского не дошел до нас в полном виде. Трудно зафиксировать смысловые и эмоциональные нюансы беседы, допустим, Родиона Раскольникова и Ильи Муромца. То есть вот чувствуешь, что не очень они друг друга понимают в ряде аспектов добывания финансов, например. У одного рефлексия и малокровие, грамотность и плешь, а у второго счет до тридцати освоен во время осады татарами Киева и булава есть.
Однако Волынский отписал в доношении государю Михаилу Фёдоровичу про разговор с канцлером Френсисом Бэконом всё честь по чести: «С канселером местным Фянцыбякиным трудов стоит говорить. Видно, что учен да выучен, а голос скаредный и никак не податлив на подарки, а взял и седло, и три кувшина из прибора».
Феминизм
Вчера говорил с феминистками. Сказал им, что со мной им бороться не надо. Мне сорок четыре года, и я, скажем прямо, исторически обречён. И с другими мужчинами они могут не бороться. А сражаться им надо с девушками с районов. Вот эти «девушки на районе» – главный тормоз победной поступи феминизма в моей стране.