Дикая история дикого барина

Надворный советник Лазарь Серебряков выдавал себя за сына Николая I. Комиссия, считая дело бесперспективным, направила Лазаря в тюрьму за подделку заграничного паспорта. «Кто его там знает?» – читаем мы сквозь строки этого мудрого решения.

Коллежский секретарь Фирсов был до 1870 года сыном Иисуса, а потом убедился, что «все люди идиоты и сделаны химически».

Саксонский подданный Карл Барнбек был привлечён за именование себя «на публике бароном». Под градом улик выдвинул гипотезу о происхождении фамилии градоначальника Трепова: «Трепова нашли на лестнице и назвали trepp auf, почему же я не могу быть бароном?» Комиссия сгрудилась в боевое каре вокруг найденного на лестнице, который хватал ртом воздух. Лингвист продолжил свою семиотическую атаку, но был «с накинутым на голову мешком выведен».

Коллежский регистратор Козлов был «генерал-адъютантом второго, тайного и настоящего, императора». В залу вошёл, имея на шее девять орденских крестов, извинившись, что часть наград пришлось оставить на вокзале.

В соревновании крестов на шеях победа осталась за комиссией.

Отставного надворного советника Бережкова освидетельствовали из-за его заявления в ресторане, что с него рисуют императора. Отпущен. Действительно, с Бережкова императора рисовали. Рисовали с него ещё «Адониса, фавна, преследующего нимфу, боярина Морозова, с чего он и имел пропитание».

Крестьянин Андрей Кудрявцев был задержан в Главном штабе, «куда пришёл быть фельдмаршалом и начать войну с Японией». Во время показа ему географической карты смеялся.

Дворянин Кржижановский купил город Рим.

Поручик Корчак-Новицкий был президентом Российской республики на базе конфедерации.

Губернский секретарь Зельдович «заболел, когда взял взятку, представляясь другим человеком в образе женщины».

Поручик Томашевич уверил собравшихся, что заболевание мозга происходит от телефонных разговоров и «прижатия к уху телефонного раструба через магнитные сношения».

И такой прелести просто склад.

Нумера

Когда я слышу сакраментально возрастное «поедемте в нумера!», я, торопливо собираясь, радостно смеюсь.

Не от предвкушения счастья, кстати сказать. Остатки классического образования веселят.

«Нумера» – это была константинопольская тюрьма особо строгого режима содержания узников. В тюряжке этой стояла кромешная темень, люди там глохли, слепли и перевоспитывались.

Сначала там была баня, кстати сказать. После бани там была тюрьма. А при турках снова стала баня, названная в честь героини русских провинциальных снов – Хюррем Султан.

Так что в Нумера, да.

Наш стиль

1492 год – это не только год открытия Колумбом Америки. Это ещё и 7000 год от сотворения мира, год предполагаемого конца света.

Мало к какому мероприятию русские люди готовились так тщательно и вдумчиво, как к наступлению Страшного суда. Многие смастерили себе гробы заранее. Многие поменяли себе имена. Ангелы с огненными мечами будут сыскивать Семёна Четверика, а его и нет! Есть Пров Собака. Так можно морочить ангелов с их списками долго.

На фоне всеобщего упадка настроения одна только светская московская власть в лице Ивана Васильевича III Грозного (да, он, как и внук его, тоже был Грозным) старалась не унывать.

Для начала Иван Васильевич решил убрать с наиболее перспективных для застройки участков московской земли старые кладбища. Москвичи смотрели на это начинание широко раскрытыми глазами. Редкий раз можно увидать такое – целые кладбища разрывали, кости сваливали в чёрные телеги и увозили в неизвестном направлении. Ладно ещё, что многие из москвичей у себя по домом в собственных гробах лежали под чужими именами.

В самый роковой год, 7000 от сотворения мира (1 сентября 1491 – 31 августа 1492), Иван Васильевич решил, наперекор всему, построить себе первый в истории России каменный дворец. Раньше Иван Васильевич жил в деревянном великокняжеском дворце, очень уютном, со всем необходимым для нормальной великокняжеской жизни: в подземелье старого дворца одна половина занималась государственной казной, а вторая половина была тюрьмой для государственных преступников, в основном родственников Ивана Васильевича.

Родственники сидели на цепи, их немного морили голодом, на головах родственников были тяжеленные железные шапки, солому им меняли регулярно. Все условия у великого князя для полноценного досуга были. Спустился в подвал – полюбовался на казну, всё потрогал, пересчитал, пересыпал из рук в руки, улыбнулся. Потом и к родственникам можно зайти – они тут же, напротив, сидят. Повидаешь безопасных теперь родственников, вспомнишь с ними детские года, шалости милой юности, пошутишь, послушаешь, как из-под железной шапки доносится смех со свистом от разъеденных туберкулёзом лёгких. Потом подберёшь полы богатой шубы и к себе наверх поднимаешься мерной поступью собирателя земли русской, со спокойной совестью, значит.

Всё прочно, всё надёжно, всё просто.

Правда, в самом Кремле жилось тогда неуютно. В Кремле жило тогда много всякого ненужного народа. Кремль был весь застроен монастырями и усадьбами московской аристократии.