Дикая история дикого барина

Кремль как место жительства был элементом боярской чести. Ради этого престижа знать московская терпела соседство друг с другом, приходилось поддерживать хоть какие-то правила боярского общежития. Допустим, огороды. Не все бояре имели в Кремле огороды. Как ни крути бородой, а репа своя, брюква, морква там, не знаю, зеленушка какая, хрен. Боярам без огородов в Кремле было, конечно, неуютно и обидно. Не у многих бояр имелись в Кремле и сады с яблонями и прочим белым наливом. Остальные в зависти корчились – всем хотелось садов за кремлёвской стеной. Единичные счастливцы имели в Кремле коровники.

Конечно, вокруг кремлёвской недвижимости плелись страшные интриги.

Первое, что делали соседи, когда какой-нибудь боярский род попадал в опалу, это вламывались на осиротевшее подворье и устраивали безобразные сцены друг перед другом. У всех кремлёвских бояр были жалованные грамоты от прежних великих князей, пожалования и милости, у каждого боярского рода были амбиции насчёт коровника. Крики, ор, кремлёвский перепляс, потрясание перед носами друг у друга грамотами с пудовыми печатями, драки, ещё и монахи прискакивали, тоже чего-то там хотели.

Хорошо, что напротив старого великокняжеского двора стоял дворец татарского посла. Татары иногда наводили порядок, стреляя из окон тупыми стрелами.

В целом не Кремль был, а удушье какое-то нездоровое. Топили дровами, татары, понятно, сухим навозом топили, скот мычит, дворовых людей толпы, очереди у колодцев, басурманы гололобые скачут туда-сюда, заборы кругом – ни пройти ни проехать, собаки, лошади, куры. Из-за заборов плещут помоями, в безветрие – дым куполом над башнями. Никакого византийского благолепия на российском Палатине. Какой-то коттеджный посёлок, а не резиденция.

И конечно, канализации тоже не было.

Когда-то Кремль все москвичи называли детинец. И именно в детинце должны были искать укрытия от всех невзгод и врагов. Все москвичи надеялись на спасительные силы своего детинца. Потом москвичей попроще в детинец пускать перестали, потом перестали пускать туда вообще почти всех, и детинец стал Кремлём – особым городом в городе, мало связанным со всей прочей Москвой. А уж с шушерой, которая жила у будущего Садового кольца и внутри этого самого кольца, вообще всерьёз не считались из-за того, что понаехали какие-то тверичи с новгородцами, говорят на каком-то диалекте хрен поймешь что, дикари.

Выселять всю эту боярскую шушеру из Кремля было очень муторно. Надо же целое дело составить, обвинить главу рода, чернил два ведра извести, бумаги с полпуда, очные ставки, дыба, казнить того-другого, родню казнённых – на подводы… Вой, плач, пух по воздуху летит. И всё это ради каких-то квадратных саженей. Плюс ещё ногами отбиваешься от желающих заселиться на опустевшее подворье. А они все чуть ли не родственники, все ветераны, у всех ордера. Вспотеешь весь от такого.

Но тут, слава тебе господи, настал последний час. Всё! Конец света! И первое, что делает в таких обстоятельствах набожный великий князь Иван Васильевич – это, правильно, присваивает кремлёвскую усадьбу осуждённого на пожизненное заключение своего близкого родственника Василия Серпуховского. Вася поехали в подземелье, примерять шапочку из железа, а Иван Васильевич державно склонился над планом модернизации Кремля.

Следующей жертвой модернизации стал кремлёвский Спасский монастырь, колокола которого били в двух шагах от княжеской спальни. Так что москвичи, понаблюдав за вывозом человеческих костей из Кремля и окрестностей, смогли затем насладиться видом бредущих из кремлёвских ворот монахов, тащивших на себе всякий нужный для них религиозный инвентарь.

Монахов, конечно, не бросили посреди улицы. Их отвели в «урочище Крутицы», что на юго-восточной окраине Москвы. И оставили в урочище, пожелав удачи.

Потом очередь дошла до блатных. В период гражданской войны XV века в Кремле окопались несколько видных купеческих фамилий. С этими поступили проще – проложили через их дома кремлёвские дороги и помогли с переездом, взяв с неих предварительно денег на строительство кремлёвских дорог.

Дальше пошло как-то легче. Иван Васильевич вцепился в боярина Ивана Юрьевича Патрикеева – боярина знатного и полководческому искусству не чуждого.

Как бы мы выселяли этого енерала Патрикеева? Пришли бы к нему в чёрных плащах и стали бы ему руки крутить и бить. А он бы выл, и играло бы танго: «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось».

Иван Васильевич нам не чета был. Он спокойно дождался, когда Патрикеев закончит строительство своего нового кремлёвского дома, пожалованного ему за ратные успехи. А потом царь быстро начал ломать свой старый дворец. Когда от дворца отлетела крыша, Иван Васильевич пришёл к Патрикееву и попросился временно пожить из-за своей великокняжеской бездомности и сирости. Вот открываете вы дверь, а перед вами мокрый от дождя великий князь Иван Васильевич, а в руках у него клеточка с попугаем и узелок с шапкой Мономаха.