Дикая любовь (ЛП)

Может быть, все изменится, когда появится ребенок. Это последняя надежда, за которую я могу уцепиться, и я впиваюсь в нее ногтями, держась за все, что у меня есть.

Я люблю его.

Я не хочу отказываться от нас.

Но даже я могу пытаться так долго.

23

ЛЕВИН

Когда я просыпаюсь утром рядом с Еленой, вижу ее умиротворенное, спящее лицо рядом со своим, ее темные волосы, спутанные по щекам, я испытываю непреодолимое желание остаться. Я не думал, что уехать будет так трудно. Когда несколько недель назад Виктор сказал мне, что ему нужно, чтобы я приехал и проконтролировал некоторые финальные испытания, я подумал, что это может быть полезно для нас. Мне нужно пространство, чтобы разобраться со своими чувствами, а Елене — чтобы понять, что она может быть счастлива, даже когда, между нами, расстояние. Что я не так уж ей нужен, как она думает, и она может даже достаточно повеселиться сама, со своей сестрой, чтобы держать, между нами, некоторую дистанцию, когда я вернусь.

Я сказал себе, что так будет лучше. Если Елена захочет пространства, я больше не буду постоянно отталкивать ее, причиняя ей боль, несмотря на все мои усилия. Но когда я смотрю на нее, лежащую здесь несколько мгновений, прежде чем мне нужно будет встать и одеться, я чувствую страх. Беспокойство, что эти дни разлуки приведут именно к этому: она поймет, что я ей не нужен так сильно, как она думает, что ей надоело так стараться, и что она чувствует себя легче без меня.

Это, в сочетании с беспокойством о том, что может случиться с ребенком, пока меня нет рядом, заставляет меня не хотеть уходить. Остаться здесь, в постели рядом с ней, проснуться вместе с ней, сказать Изабелле, что ей не нужно оставаться и быть здесь с Еленой. Сказать Виктору, что я больше не могу делать то, что ему нужно, и что мне нужно быть здесь, с женой.

Но я все равно поднимаюсь с постели, потому что у меня есть работа, и оставаться здесь не станет легче. Более того, это может сделать все гораздо сложнее.

Елена вздрагивает, когда я встаю, ресницы трепещут на ее щеках, когда она открывает глаза и смотрит на меня, выражение ее лица мягкое и сонное.

— Уезжаешь? — Бормочет она, нащупывая рукой одеяло, и в груди у меня появляется боль, которая, кажется, может поселиться там навсегда.

— Всего лишь на два дня, — говорю я ей, пересекая комнату, чтобы одеться. Мой телефон вибрирует, и я бросаю на него взгляд. — Изабелла будет здесь через несколько минут.

— Мне действительно не нужна нянька, — ворчит она, ее глаза открываются чуть шире, когда она прижимается к подушкам и проводит рукой по волосам. Она делает это каждое утро, перебирая пальцами спутанные пряди, и у меня в груди снова щемит от осознания этой маленькой близости, и то, что только я знаю это о ней. Никто другой не просыпался рядом с ней столько раз, сколько я. Никто другой не видел все те крошечные вещи, которые она делает, те маленькие привычки, которые она сформировала, и никто другой не запоминал их. Она моя, так, как никогда не была ничьей другой, и это заставляет меня одновременно и страдать по ней, и испытывать чувство вины, потому что она могла бы принадлежать кому-то, кто любил бы ее так, как она заслуживает. Это великая загадка моей жизни, знать это и в то же время испытывать прилив злобного собственничества при мысли о том, что кто-то еще может прикоснуться к ней, и чувствовать, что если кто-то попытается это сделать, то я убью его голыми руками. Это чувство, на которое у меня нет никакого права, но оно все равно есть.

— Я бы хотела, чтобы тебе не пришлось уезжать, — тихо говорит она, впиваясь зубами в нижнюю губу, как будто знает, что не должна была этого делать. — Но я знаю, что тебе это нужно, — поспешно добавляет она. — Ведь ты все еще работаешь на Виктора.

— Дни пролетят в мгновение ока, — обещаю я, пересекая комнату, чтобы поцеловать ее в лоб, пока я заканчиваю застегивать рубашку. Я вижу, как ее взгляд скользит по ней, словно она рассматривает возможность снова расстегнуть ее на мне, и мой член дергается на ширинке.

Я хочу трахнуть ее, прежде чем уйду. Боже, как я этого хочу. Прошло несколько недель с тех пор, как я был внутри нее, и как бы ни были хороши наши послеобеденные игры в постели, когда я ел ее, а она дважды сосала мой член до содрогающегося оргазма, это не то же самое, что чувствовать ее вокруг себя, весь этот тугой, влажный жар, пульсирующий по моей длине, когда я надвигаюсь, и надвигаюсь…

Блядь. В одно мгновение мой член становится каменно-твердым, пульсирует почти болезненно, и я стискиваю зубы. Теперь мне придется бороться со стояком весь полет, и я подумываю о том, не стать ли мне членом клуба "На высоте в милю", пока отступаю от кровати, наклоняясь так, чтобы Елена, надеюсь, не увидела моей эрекции.

Конечно же, она это делает.