Дикая охота короля Стаха. Оружие. Цыганский король. Седая легенда

Они замолчали, потом вспыхнул огонек, и ко мне начали ползти сизые завитки табачного дыма. Я понимал уже, что подо мной стоят шляхтичи. Скверный местный язык, который стал грубым от варваризмов польского происхождения, резал ухо. Голоса казались мне знакомыми.

— Сдается, — буркнул после продолжительного молчания Пацук, — что тут еще одна причина: холопы.

— Ты прав. Если убьем еще и этого, они притихнут, как мыши под веником. А то слишком нахальными стали. Недавний бунт, потом убийство управляющего Гарабурды. Глядят нагло. И особенно осмелели после приезда Свециловича. Месяц прожил здесь, падла, а нашкодил нам хуже пожара. Четверых холопов из рук суда выдрал, подал жалобу на двух дворян. А когда этот Белорецкий появился — совсем житья не стало. Сидит в холопских хатах, записывает их глупые байки. Ну, ничего, попритихнет хамье, если мы и этого предателя шляхты придушим… Только надо будет узнать, кто вожак этих наглецов. Я ему не прощу моих спаленных стогов.

— А мне сдается, что я знаю, кто это. Сторож Кульшей Рыгор. Эт-такая наглая морда, как у волка. И никакого тебе почтения.

— Ничего, рыгнется и ему.

Снова помолчали. Потом один сказал:

— А знаешь, Яновскую жалко. Такую женщину довести до сумасшествия или убить — глупость. Таким когда-то ноги целовали. Помнишь, как она на балу в старинном наряде лебедем плыла! Ух-х!

— Да и пан жалеет, — промолвил второй. — Но что поделаешь.

И вдруг захохотал.

— Ты чего?

— Не того прихлопнули! Нам не везет, а ему и того горше. Ты помнишь, как Роман кричал, когда его в трясину загнали? Говорил, что из гроба нас выдаст. ан, видишь, молчит.

И они пошли от дерева.

Я услышал еще, как Пацук произнес басом:

— Ничего, скоро и этого навестим.

Я неслышно соскользнул с дерева и двинулся за ними. Бесшумно ступали мои ноги по траве, кое-где я опять полз.

И, конечно же, снова оказался в дураках, упустив из вида, что у них были кони. Они скрылись за гривкой кустарника, я замедлил шаги, боясь нарваться на них, а в следующее мгновение услышал стук копыт.

Когда я выбрался на дорогу, то увидел вдали двух всадников, бешено гнавших коней от креста Романа на юго-восток.

Мысли мои были грустные: я узнал, что они охотятся за Яновской и за мной, что пощады ожидать нечего, упустил двух бандитов да еще так жестоко ошибся в Бермане. Я, конечно, убедился, что он темная личность: вскрыл мое письмо и зачем-то пошел на это страшное место, где нашел погибель. Сам факт этой смерти заслонил от меня все остальные его грехи. Но из подслушанного разговора я узнал многое и, прежде всего, знал теперь одного из диких охотников. История со спаленными стогами выдала его. Стога сгорели у шляхтича Марка Стахевича, которого я видел на пирушке у Дубатовка. И этот человек был тогда секундантом Вороны. Пускай я ошибся в Бермане, но в Вороне я, кажется, не ошибаюсь. И он будет моим. Только сейчас нужно больше решимости…

А поздно вечером дикая охота короля Стаха явилась снова. Снова выл, голосил, плакал нечеловеческий голос:

— Роман в последнем колене, выходи! Мы пришли! Мы покончим! Мы отдохнем потом! Роман! Роман!

И снова я, укрывшись в кустах у крыльца, стрелял в летучие тени всадников, что мелькали в самом конце залитой лунной дымкой аллеи. Когда я выстрелил первый раз — кони бросились в чащу и исчезли, как будто их никогда и не было. Это было похоже на страшный сон…

Надо было кончать. Я вспомнил слова Марка Стахевича, сказанные им под деревом, насчет обещания Романа выдать убийц после смерти и подумал, что, может, Роман оставил в доме или на месте своей смерти какую-то улику, которую проглядели тогда даже зоркие глаза Рыгора.

И когда пришел Рыгор, мы поспешили с ним на место убийства Романа. Я неплохой ходок, но едва успевал за этой долговязой фигурой. На первый взгляд могло показаться, что Рыгор шел медленно, но движения его были размеренными, и ноги он ставил не так, как обычные люди, а носками внутрь: так ходят все прирожденные охотники. Между прочим, замечено, что это делает каждый шаг приблизительно на дюйм длиннее.

По дороге я передал ему разговор Марка Стахевича с каким-то Пацуком.

— Люди Вороны, — зло буркнул Рыгор. А потом добавил: — А мы думали, что «Ликол…» — это начало фамилии. Пан не так расспрашивал. «Ликол» — это, видать, прозвище. Треба спытать у пани Яновской, кого так звали. Если знал это прозвище Свецилович и даже, может, Берман, значит, она тоже должна знать.

— Я спрашивал у нее.

— Ты спрашивал у нее фамилию, да к тому же ее начало, а не прозвище.

Так мы дошли до известного и дважды уже описанного мной места, где погиб отец Надежды Романовны. Мы переворошили всю сухую траву, хотя глупо было здесь что-либо искать спустя два года. И наконец подошли к тому месту, где над трясиной был небольшой обрыв.

— Тут, — сказал Рыгор.

Над самым обрывом из земли торчал небольшой пенек — обломок ствола росшего когда-то здесь дерева. Его корни, словно могучие змеи, оплетали обрыв, спускались, словно желая напиться, в трясину или просто висели в воздухе.

Я попросил Рыгора вспомнить, были ли видны руки Романа над трясиной.